студентов, собирались горожане и даже дамы. Обычно лектор сидел на высокой кафедре и зачитывал текст Галена. Трупа он не касался: анатомирование было делом людей «низших профессий». Прозектор вскрывал труп и показывал называемые лектором органы. Правда, латыни он не знал и поэтому мог допускать ошибки. Вскрытие продолжалось 2–3 дня и ограничивалось полостями. Мышцы, сосуды и нервы совсем не затрагивались. Учебник Мондино был основан на вскрытиях всего двух трупов, схематичен и далек от реальности.

В средневековых университетах вскрытия проводились раз в год или еще реже. Это было событием, доступным не для каждого студента. В Болонье студенту за все время обучения полагалось присутствовать на вскрытии не больше двух раз, а в Монпелье всего ежегодно проводилось от двух до пяти вскрытий. Тексты Галена не могли заменить студентам непосредственного знакомства с человеческим телом. Дело доходило до того, что студентам, которые хотели лучше знать анатомию, приходилось красть трупы из могил и тайно их вскрывать. О своем участии в таких кражах даже в XVI веке рассказывает в своих воспоминаниях известный швейцарский врач Феликс Платтер (1536–1614). Однако самовольные действия с трупами обычно запрещались уставами университетов. За осквернение могил студенты рисковали попасть в руки палачей.

О составлении полноценных анатомических атласов и создании научных основ хирургии в таких условиях не могло быть и речи. Почему вместо регулярного изучения анатомии человека преподаватели средневековых университетов цитировали выводы древних классиков, которые были основаны на анатомировании животных? Доктора медицины в большинстве были искренне убеждены, что Гален (во втором веке нашей эры!) уже сказал все, что нужно знать о строении человеческого тела. В итоге серьезные ошибки Галена в анатомии сохранялись еще долго — до XVI века.

Врачи-терапевты считали хирургию грязным ремеслом, которое ниже их достоинства. Еще c 1163 года было признано, что операцию должны выполнять хирурги, в то время как врачи с академическим образованием ставили диагноз и проводили бескровные процедуры. Простейшие операции врачи передоверяли цирюльникам и банщикам, а в университеты и в научную медицину хирургов почти нигде не допускали. В 1215 году на IV Латеранском соборе с благословения папы Иннокентия III духовникам запретили заниматься хирургией и даже совершать кровопускания на том основании, что «церковь не терпит кровопролития». Слишком часто операции приводили к смерти больного. Это подрывало авторитет хирурга, а такого церковь для своих служителей не могла допустить.

Решением Церкви не преминули воспользоваться в своих интересах светские врачи. Медицинский факультет Парижского университета в 1271 году провозгласил: «Некоторые люди, могущие делать операции, не знают, как применять лекарства… Эти вопросы остаются исключительно в компетенции квалифицированных врачей. …Эти ремесленники… вторгаются в чужую область деятельности, что ведет иногда … к отлучению от церкви. …Мы строго запрещаем любому хирургу, аптекарю или травнику… переступать границы предписанной им деятельности… чтобы хирург занимался только мануальной практикой, а аптекарь или травник — составлением лекарств, но применять эти лекарства могут только магистры от медицины или люди, имеющие на то лицензию». В Париже в 1350 году студентам университетов запретили практиковаться в хирургии и лишь в 1436 году разрешили хирургам посещать лекции в университете.

Почти всюду в Европе хирургия стала делом ремесленников, и только в Италии она оставалась в руках образованных врачей. В некоторых университетах выпускники даже приносили клятву, что не будут заниматься этим «грязным» ремеслом. «Отсечение» хирургии от медицины нанесло существенный ущерб становлению медицинской науки. И в этом была виновата не только церковь. Еще больше затормозили практику вскрытий и прогресс в анатомии доктора медицины — схоласты, презиравшие грязный ручной труд. Приверженность схоластике, то есть пренебрежение опытом, обожествление авторитетов и пустые словопрения вместо содержательных дискуссий препятствовали развитию медицины, как и всех прочих наук.

Глава 5

Преследование еретиков, ведьм и колдунов. Лечение душевнобольных… и доплясавшихся до смерти

Глава, из которой читатель узнает, что в Средневековье непросто было жить не только больным, но и врачам

Преследование еретиков и алхимиков. Поиск философского камня и эликсира бессмертия

Торжество схоластики было связано с господством церкви, которая преследовала всякую свободную мысль. В естественных науках церковь чувствовала своего врага: церковники боялись опровержения религиозных догм.

Крестьяне, в большинстве неграмотные, знали Библию по скульптурам и картинам в церквях. В домах мирянам запрещали иметь тексты Священного Писания, кроме Псалтыря и Жития Богородицы. Переводов этих текстов на народный язык в Средние века не было, и знания простонародья ограничивались тем, что ему рассказывали священники. Основные молитвы люди знали наизусть и даже не всегда их понимали. В таких условиях духовники, по крайней мере в начале Средних веков, были для народа обладателями некоего загадочного и могущественного знания. Слушая о чудесах, совершаемых святыми, крестьянин мог выразить священнику свои сомнения: он, мол, в жизни таких чудес не видел. На это священник отвечал: то, что доступно его взгляду, не является истиной. Подлинная истина скрыта от него в священных книгах. «А что более угодно Богу — ученость или благочестие? Ясное дело, благочестие, душевная простота», — отвечал священник. Эти качества ценились выше образованности и начитанности. Сомневаться в учении Церкви было страшным грехом и вело к мучениям в аду. Если крестьянин видел, что священник сам погряз в мирском грехе, подвержен обжорству и разврату, это наводило его на крамольные, еретические мысли. А еретиков церковь преследовала.

Нетерпимость католической церкви, ее стремление подавить всякое отклонение от религиозной идеологии, регламентировать в жизни и в науке все до мелочей в XVI веке осуждал философ Эразм Роттердамский. Он говорил, что духовники хотят навязать всем единые правила даже того, как надо завязывать шнурки на башмаках. «Пустословя… в школах, наши доктора мнят, будто силлогизмами своими поддерживают готовую рухнуть вселенскую церковь… Разве не отрадно мнить себя цензорами всего круга земного, требуя отречения от всякого, кто хоть на волос разойдется с их… очевидными заключениями, и вещая наподобие оракула: „Это утверждение… отдает ересью…“ Недавно на диспуте богословов… кто-то задал вопрос: „Как же… обосновать при помощи Священного Писания необходимость жечь еретиков огнем, а не переубеждать их с помощью словопрений?“ …Богослов, грозный и страшный на вид… сказал: „В Писании сказано: А злодея того должно предать смерти. Всякий же еретик есть злодей“. Все с ним согласились». Но Эразм поясняет, что эти слова в Писании относились вовсе не к свободомыслящим людям.

В самом деле, преследование еретиков на протяжении всего этого периода истории не только не смягчалось, но и становилось более жестоким. В Средневековье всякое инакомыслие объяснялось происками