Баккан буквально почувствовал, как у него в груди все клокочет от гнева. Стиснув зубы и сжав кулаки, он тихо произнес:

— Они заплатят за это, Барр, клянусь тебе!

Рюкки сгрудились вокруг нарт, возбужденно обсуждая добычу. Однако вскоре друзей ждало новое потрясение: около двадцати рюкков отделились от остальных и, сопровождаемые валгами, устремились к выходу из ущелья. Оставшиеся у подножия скалы рюкки и хлоки, не скрывая злорадства, смеялись и корчили беглецам рожи.

Друзья разгадали нехитрый план рюптов: те решили выйти из ущелья и подобраться к беглецам сверху, по верхнему гребню скалы.

Путники поняли, что дальнейшее промедление смерти подобно, и, несмотря на то что рука Гвилли еще заставляла его морщиться от боли, с согласия баккана решили продолжать восхождение.

На этот раз их продвижение было сильно затруднено. Не говоря уже о травме, полученной Гвилли, этот участок скалы был практически голым и безжизненным. Правда, кое-где попадались карликовые березки, изуродованные ветром и вечной мерзлотой, однако они были настолько чахлыми и хрупкими, что держаться за них было рискованно. Кроме того, каменная скала в этом месте была сплошь покрыта льдом, и друзья должны были проявлять чудеса ловкости и осторожности, чтобы не соскользнуть вниз. Они ни на миг не забывали об отправившихся в обход рюкках и валгах; эта мысль подстегивала их и не давала расслабиться.

Когда беглецы стали приближаться к вершине скалы, они почувствовали леденящее дуновение ветра, который, казалось, готов был пронзить их насквозь, а сверху, с недоступной высоты поднебесья, все так же струил свой зловещий кроваво-красный свет Глаз Охотника.

Друзья уже преодолели добрую половину пути наверх — около шестисот футов, — когда земля сотряслась от нового толчка, еще более мощного, чем прежде. Если бы секундой раньше наши герои не поспешили укрыться в небольшой пещерке, встретившейся на их пути, то скорее всего они не пережили бы этого камнепада. Вслед за толчком последовал такой оглушительный треск, что казалось, вся скала раскололась сверху донизу и скоро рухнет.

Немного передохнув и отхлебнув из захваченных с собой фляг, друзья решились вылезти из убежища.

Тут у Фэрил возникла идея, которой она поспешила поделиться с остальными:

— Почему бы нам не найти безопасное убежище и не дождаться там наступления дня, когда ночной народ будет вынужден укрыться в своих грязных норах? Пока мы такого приюта не нашли, поэтому во что бы то ни стало нужно продолжать двигаться вперед. Оставаться на стене слишком опасно.

Тут Гвилли как прорвало — все переживания сегодняшнего дня выплеснулись наружу:

— Хорошая история, ничего не скажешь! Мы тут висим на этой ледяной стене, которая то и дело норовит сбросить нас в лапы наших врагов, но даже если мы каким-то чудом сумеем удержаться, ночное отродье настигнет нас сверху. Попросту говоря, нас обложили со всех сторон, и если нас что-то и может спасти, то лишь рассвет, до которого еще нужно дожить!

— Гвилли, тебя послушаешь, так невольно вспомнишь то, что Патрел сказал Даннеру в один из самых отчаянных и, казалось бы, безвыходных моментов Зимней войны.

Гвилли устало и скорее из вежливости, чем из интереса, спросил:

— И что же он сказал?

Фэрил, пожав плечами, ответила:

— Он сказал: «Что же ты будешь делать, когда наступят и вправду тяжелые времена?»

Гвилли недоуменно уставился на дамну, но затем, когда смысл сказанного дошел до него, он громко захохотал, и его заразительный смех подхватили Фэрил, Риата и Араван. Странное это было зрелище: четверо как сумасшедшие трясутся от неудержимого хохота, вцепившись в отвесную ледяную стену.

Вдоволь посмеявшись, они стали карабкаться дальше. С каждым шагом ветер, доносившийся сверху, становился все холоднее и холоднее. Прошло около часа. Беглецы не прекращали своего продвижения к вершине, однако время от времени им приходилось останавливаться и пережидать камнепады, которые между тем становились все более редкими, будто запасы камней и льда наверху истощились. Друзья заметили это, но даже такая отрадная перемена в их положении не доставила им сейчас облегчения: ведь с каждым шагом они, возможно, приближались к уже поджидавшему их неприятелю. Как будто в подтверждение этих безрадостных мыслей, сверху донесся странный протяжный вой, от которого кровь застыла у них в жилах. Тем не менее это, несомненно, был вой валга, однако он вдруг резко оборвался и перешел в жалобное завывание. Создавалось впечатление, что валг зовет других к себе на помощь.

Фэрил заметила, что рюпты внизу засуетились и, казалось, были чем-то озадачены. Когда до друзей опять донеслось странное завывание, оно было подхвачено еще несколькими валгами где-то на южной оконечности скалы.

Неожиданно в рядах ночного народа наступило всеобщее ликование. Рюкки и хлоки кричали и прыгали от радости.

— Поторопитесь! Нам нужно скорее подняться наверх! — Слова Риаты прозвучали как приказание.

— Но… — начал было Гвилли, однако его возражение было решительно отклонено:

— Никаких «но»!

И баккану ничего не оставалось, как со вздохом подчиниться.

Внизу в ущелье ночное отродье суетливо складывало добычу на нарты и явно собиралось покинуть «наблюдательный пункт». А вой валгов все приближался.

Гвилли не выдержал:

— Риата! Там внизу рюкки и хлоки уходят, а наверху их все больше. Почему бы нам не спуститься вниз, ведь там теперь намного безопаснее?

В подтверждение его слов сверху снова донесся протяжный одинокий вой.

— О ваэрлинг, разве ты не слышишь? Мне уже приходилось раньше слышать этот зов, и он принадлежал не кому-нибудь, а самому Стоуку. Если мы доберемся до этой твари первыми, ему никто и ничто уже не поможет!

После этих слов друзья устремились наверх с новыми силами. У них словно открылось второе дыхание, и уже ничто не могло остановить их: ни ледяные порывы ветра, ни камнепад, который, впрочем, действительно ослабел, ни поврежденная рука Гвилли. Несмотря на все усиливающийся мороз, с друзей градом лил пот, так они старались опередить валгов и поскорее добраться до Стоука.

До вершины оставалось всего каких-нибудь сто футов, когда вой валгов прозвучал у них прямо над головой. Друзья поняли, что больше ничего нельзя поделать: нужно смириться с неизбежным.

Спешить теперь было некуда, и беглецы покрепче зацепились на скале с помощью крючьев и «кошек». Наконец-то они могли дать отдых своим натруженным рукам и ногам, которые ныли и гудели.

Через некоторое время к валгам присоединился ночной народ, что стало понятно из топота подкованных железом ботинок и радостных криков рюкков, донесшихся сверху.

Шаги нескольких сотен ног прозвучали в южном направлении, удаляясь от того места, где, вцепившись в отвесную стену, висели беглецы. К краю скалы подошел хлок и, нагнувшись вниз, прокричал что-то на слукском языке, которого никто из четверых друзей не знал. Однако они не стали долго раздумывать над значением слов хлока, а только покрепче прижались к спасительным камням, надеясь, что эльфийские плащи и молчание сохранят им жизнь. Выдать их могла только бледность лиц и блеск глаз, однако, когда шаги рюкков и хлоков раздались над самыми их головами и несколько преследователей уже склонилось над пропастью, пытливо вглядываясь в голые скалы, друзья ничем не выдали себя, а лишь еще сильнее вжались в скалу.