вы скажете, что я очень плох, старые кости болят невыносимо, что я при смерти, то, может, она поверит. Она не допустит, чтобы я умер с голоду!

– Вы хотите, чтобы я пошел вместо вас?

– Вы там уже были однажды и знаете что и как. Вам страшно?

Я заколебался.

– Дайте мне немного подумать, и я отвечу.

Я обвел глазами комнату, где каждый предмет обстановки говорил о благопристойной бедности. Казалось, все эти изношенные, потертые вещи безмолвно взывают к моей жалости и решимости. Между тем капитан Даймонд слабым голосом продолжал:

– Думаю, она вам поверит; вы ей понравитесь; на вас написано, что вы безобидный человек. Сто тридцать три доллара, точная сумма. Спрячьте хорошенько, не потеряйте.

– Да, – сказал я наконец, – я пойду, и, если это будет зависеть от меня, завтра к девяти вы получите свои деньги.

Капитан, похоже, испытал большое облегчение; он схватил мою руку и слабо ее пожал. Вскоре я ушел и весь остаток дня старался не думать о предстоящем вечере, но, разумеется, только о нем и думал. Не стану отрицать, мне было тревожно; собственно, я не находил себе места и то надеялся, что тайна окажется не столь глубокой, как мне представлялось, то боялся обнаружить, что она лежит на поверхности. Часы тянулись медленно, но вот завечерело, и я отправился в путь. По дороге я сделал остановку у скромного обиталища капитана Даймонда, чтобы справиться о его здоровье и спросить, не захочет ли он дать мне еще какие-то указания. Старая негритянка, с видом степенным и совершенно бесстрастным впустила меня и в ответ на расспросы доложила, что капитан совсем захирел, за день ему сделалось еще хуже.

– Вам лучше бы не задерживаться, если хотите застать его в живых, когда вернетесь, – добавила она.

Я сразу понял, что ей известно, куда и зачем я направляюсь, хотя в ее тусклых черных глазах не зажглось ни искры, которая бы ее выдала.

– Но с чего бы капитану Даймонду умереть? – спросил я. – Да, он, кажется, очень слаб, однако мне непонятно, какой болезнью он страдает.

– Старость – вот его болезнь, – выразительно произнесла служанка.

– Но он не так уж стар. Ему лет шестьдесят семь или шестьдесят восемь, не больше.

Она помолчала.

– Он устал, измучился; невмоготу больше терпеть.

– Можно ненадолго с ним увидеться?

Служанка снова отвела меня в комнату больного. Даймонд лежал в той же позе, только с закрытыми глазами. Видно было, что он, как сказала служанка, совсем «захирел» и едва дышал. Тем не менее выяснилось, что после полудня у капитана побывал врач и заверил, что тревожиться не о чем.

– Он знать не знает, что делается, – коротко добавила Белинда.

Старик пошевелился, открыл глаза и чуть погодя узнал меня.

– Я отправляюсь, как вы знаете, – сказал я, – за вашими деньгами. Не хотите ли еще что-то сказать?

Медленно, с мучительным усилием старик приподнялся и оперся на подушки, но мне показалось, что он меня не понимает.

– В тот самый дом, – пояснил я. – К вашей дочери.

Слабой рукой он потер себе лоб и наконец выказал признаки понимания.

– А, да, – пробормотал он. – Я вам доверяю. Сто тридцать три доллара. Старыми монетами – все старыми монетами. – И уже энергичней, с просветлевшим взглядом добавил: – Будьте очень почтительны… очень учтивы. Если нет… если нет… – И его голос снова замер.

– О, ну конечно. – Я несколько принужденно улыбнулся. – Но что будет, если нет?

– Если нет, я узнаю! – мрачно заключил он, закрыл глаза и снова опустился на подушки.

Выйдя наружу, я достаточно уверенным шагом двинулся в путь. У дома я, в подражание капитану Даймонду, проделал умилостивительный поклон. Время я рассчитал так, чтобы прибыть к наступлению сумерек и сразу войти. Я повернул ключ, ступил за порог и закрыл за собой дверь. Зажег спичку и увидел на столике у входа те же два подсвечника. Зажег свечи и вошел с ними в гостиную. Там было пусто, я немного подождал, но никто не появился. Я обошел весь нижний этаж, и нигде передо мной не возник темный образ. В конце концов я снова вышел в холл и стал раздумывать, не подняться ли по лестнице.

Именно с лестницей была связана сцена, напугавшая меня в прошлый раз, и поэтому, приближаясь, я испытывал серьезные опасения. У подножия я помедлил, держась рукой за балюстраду и глядя вверх. Я настороженно ожидал, и, как оказалось, не зря. Медленно во мраке на верхней площадке сгустилась знакомая черная фигура. Это не была иллюзия, это была фигура, причем та же самая. Я дал ей время проявиться полностью и продолжил наблюдать. Она стояла и глядела на меня сверху, не показывая лица. Потом я решительно заговорил:

– Я пришел вместо капитана Даймонда, по его просьбе. Он очень болен и не встает с постели. Он умоляет, чтобы вы отдали плату мне; я немедленно отнесу ему деньги. – Фигура не двигалась с места и не шевелилась. – Капитан Даймонд пришел бы, но не может, – добавил я умоляюще. – Он прикован к постели.

Тут фигура медленно открыла лицо, являя мне туманную белую маску, и начала шаг за шагом спускаться по лестнице. Я инстинктивно стал отступать в направлении большой гостиной. Не спуская глаз с привидения, я задом наперед пересек порог. В середине комнаты я остановился и поставил подсвечники. Фигура приближалась, она походила на высокую женщину в прозрачном траурном одеянии. Вблизи я обнаружил, что у нее вполне человеческое лицо, только очень бледное и печальное. Мы всматривались друг в друга, я совсем успокоился, и мною руководило лишь сильнейшее любопытство.

– Отец серьезно болен? – спросило привидение.

От голоса – нежного, дрожащего и абсолютно человеческого – я подался вперед, чувствуя, что вновь теряю спокойствие. У меня вырвался удивленный возглас, потому что вместо бесплотного духа передо мной стояла красивая женщина, дерзкая лицедейка. И тут меня подтолкнул инстинктивный, неудержимый импульс – реакция на мое прежнее легковерие: я потянулся к длинной вуали, которая окутывала ее голову, и резко дернул. Вуаль почти полностью спала, и я воззрился в упор на статную красавицу лет приблизительно тридцати пяти. С одного взгляда я оценил все целиком: длинное черное одеяние, бледное, измученное горем лицо с гримом, делавшим его еще белее, ясные, блестящие глаза того же цвета, что у отца, и негодование в ответ на мою дерзость.

– Не для того, полагаю, вас послал сюда мой отец, чтобы я терпела от вас оскорбления! – крикнула она и, быстро схватив один из подсвечников, устремилась к двери. На пороге она помедлила, опять смерила меня взглядом