при этом за год 500 женщин привлекалось за тайную проституцию. «Домов терпимости в Одессе 30, - сообщает местная газета весной 1887-го. — В них находится около 500 погибших созданий. Промышляющих по «жёлтым билетам» (то есть одиночных проституток — О. Г.) насчитывается до 1.300. Из сего числа в прошлом году выписалось 890 женщин для занятий честным трудом, но в настоящем году снова вступило в ряды проституток такое же количество». Есть проститутки, которым от 14 до 16 лет, большинству — от 15 до 40 и до 50 лет. Большинство — христианки, затем следуют еврейки. В их числе преимущественно мещанки и крестьянки.

Экспорт женщин за границу продолжался и в эти годы. Например, летом 1887 года два фактора и одна факторша обманом доставили в «дома разврата» Александрии двух девушек из Николаева, одну из Кишинёва и одну из Елисавет-града. В организации этакого сбыта год спустя подозревали немолодую, невзрачную Таубу Папушку, супругу популярного среди бедноты сапожника с Коблевской улицы. Формально она занималась разноской и продажей обуви, а на самом деле промышляла приисканием подходящих кандидатур, бродила, высматривала, сводила, устраивала. В одном из номеров «Одесского вестника» за 1893 год читаем: «Не так давно в Константинополе явилась в русское посольство некая В-ф и заявила, что она была продана одесситом Н-м в гарем, откуда ей удалось бежать».

Тема экспорта одесситок в серали восточных деспотов поднималась столь часто и звучала так громко и убедительно, что даже Жюль Верн слегка коснулся её в известном романе «Упрямец Керабан». Но вот совершенно потрясающая непредсказуемая история, каковая приключилась с одной из вывезенных из Одессы в Анатолию девушек. Если бы знаменитый писатель услышал её сюжет, то непременно сделал бы ещё один захватывающий приключенческий роман.

Итак, на рубеже 1882–1883 годов в одном бедном одесском семействе неожиданно пропала 16-летняя красавица дочь, Анна Прокофьева. Восемь долгих лет о ней не было никаких известий, она считалась погибшей, отчаявшаяся мать её сошла в могилу. Но вот паломники, возвращающиеся в Одессу из Афона, стали рассказывать удивительные вещи о судьбе девушки, причем рассказы эти через некоторое время вполне подтвердились. Оказалось, что красавица-одесситка, вывезенная в Стамбул некими авантюристами, была продана богатому турецкому купцу. Этот солидный коммерсант вел свои дела в Греции, в Салониках, куда в конечном итоге и была доставлена Анна Прокофьева. Оказавшись в неприступном гареме, девушка поначалу предалась отчаянью, воображая судьбу очередной наложницы, минутной забавы сластолюбивого рабовладельца.

На поверку всё сложилось совсем иначе. Купец полюбил прекрасную одесситку, сделал своей законной женой, был с ней очень добр, предупредителен и даже не препятствовал отправлению ею христианских обрядов. Один за другим у них родилось двое замечательных крепких мальчуганов. Всё шло хорошо, но счастливый супруг нежданно тяжко захворал и вскоре скончался. И вот тогда открылось, что покойный, вовсе не склонный к расточительству и не бывший необузданно щедрым на подарки, отменно позаботился о любимой супруге. Согласно завещанию, Анна Прокофьева унаследовала четыре дома в Салониках, шесть парусных шхун и пять тысяч лир наличными.

Сделавшись обладательницей всего этого добра, 24-летняя вдова вовсе не ударилась в загул и шопинг, а, напротив, занялась делами богоугодными. Самый большой из принадлежавших ей парусников подарила Афонскому монастырю, где воспитывались и обучались ее сыновья, а лучший из домов пожертвовала для устройства школы. Пожалуй, даже буйная фантазия Жюля Верна не позволила бы предугадать линию столь счастливой судьбы.

Экспорт девушек эпизодически продолжался и гораздо позднее. Так, в «Одесских новостях» за январь 1910 года есть информация о «продавце живого товара», некоем Иосифе Файнгольде, под видом жениха увезшем 14-летнюю девушку Маню Каплун, проживавшую с матерью по улице Мельничной, № 1, «в один из притонов разврата в Константинополе».

Всё изложенное свидетельствует о том, что давние легенды о вывозе одесситок в восточные гаремы имеют под собой прочную почву. Другое дело, какие-то детали и эпизоды отретушированы, усилены жёсткими подробностями и баснословными деталями. Ясно одно: по-настоящему привлекательная, рельефная, устойчивая легенда не появляется безосновательно, всегда имеет исторические корни.

Дворцы Потоцких

В течение многих лет усадьбу Нарышкиных, то есть нынешний Одесский художественный музей (ОХМ), путают с расположенной неподалеку усадьбой Потоцких (улица Софиевская, № 7). В последнее время, правда, это заблуждение постепенно рассеивается, нахожу уместным объяснить, почему оно столь устойчиво. Для этого есть свои причины, о которых и поговорим. Заодно коснемся и легендарной личности С. К. Потоцкой.

София Константиновна Потоцкая (1760–1822), в первом браке — графиня де Витт, происходила из семьи константинопольских греков (фанариотов), преуспела в мифотворчестве, так что девичья ее фамилия остается под вопросом — возможно, Глявоне. Характеристики: от константинопольской куртизанки до выдающейся красоты и ума светской дамы, каковой увлекались венценосцы и многочисленные нобли: в их числе упоминают Фридриха II, Иосифа II, графа Прованского (Людовика XVIII), графа д’Артуа (Карла X), Станислава Августа, герцога де Линя, Потемкина и проч.

Принято считать, что Потоцкая занималась политическим шпионажем и провокациями в пользу России. Её имя носит известный парк в Умани. От брака с фантастически богатым шляхтичем Станиславом-Феликсом Потоцким-Щенсным София родила трёх сыновей — Александра (1798), Мечислава (1800), Болеслава (1805) и двух дочерей-красавиц: Софья (1801–1875) была замужем за графом П. Д. Киселёвым, начальником штаба 2-й армии, а Ольга (1802–1861) — за графом Л. А. Нарышкиным, двоюродным братом М. С. Воронцова. Не исключено, что кто-то из этих детей на самом деле родился от её связи со старшим сыном супруга от предыдущего брака, Ежи (Юрием) Феликсом Потоцким (1776–1810), азартным карточным игроком, гулякой и выпивохой.

Присутствие Потоцких в Одессе фиксируется, по крайней мере, с 1800 года. Появление здесь графини Софьи связано с отъездом любовника-пасынка в Европу, где тот и скончался от многокрасочного букета заболеваний, включающих туберкулез и сифилис. 5 сентября 1808 года графиня просит Строительный комитет об отводе ей под застройку территории «на Греческом форштате по улице между кварталами XLIX и LV». В ту пору это был выходящий к приморскому обрыву первый квартал будущей улицы Конной. Спрашивается, кто из застройщиков мог осмелиться на столь, без малейшего преувеличения, нахальное, наглое прошение? Почему наглое, да потому что это означало ни больше, ни меньше, как существенное изменение Высочайше утвержденного (1803) городского плана, а именно застройку улицы. Немыслимо, и, тем не менее, герцог Ришелье своею властью санкционировал этот отвод — что и отмечено прямо на прошении. То есть, как принято говорить, в принципе все равны, но есть такие, кто равнее прочих. Отвод явно был согласован с Дюком