— Коки, это нельзя!

Подросток оттащил за шиворот Коки, который сунулся лицом в грудь Тихиро, но Коки повторил это несколько раз, и всякий раз его приходилось отдирать. Оба совершенно промокли в воде и мыльной пене.

— Впереди сама помоешь, — сказал подросток Тихиро, вручая ей влажное полотенце. Глядя со спины на то, как Тихиро кругами водит полотенцем от груди к низу живота, подросток изумился тому, что она была похожа одновременно и на свинью, и на зрелую женщину в расцвете жизни.

Тихиро набросила на бёдра полотенце и, намылив ладонь, стала мыть между ног, послышались хлюпающие звуки. Широкий лоб Коки блестел так, словно был сделан из пластика, далеко расставленные глаза, казалось, разъехались ещё дальше, рассматривая голое тело Тихиро, — лицо брата напоминало монстра из научно-фантастических фильмов.

— Надо ей ещё пятки помыть! — Коки схватил пятку Тихиро и стал тереть её губкой.

Извиваясь всем телом, Тихиро издала звук, похожий на первый смех младенца.

— Сейчас волосы буду мыть, закрой глаза!

Тихиро плотно сжала губы и зажмурилась. Подросток смочил волосы струёй из душа и щедро полил шампунем, Коки запустил в волосы обе руки и стал тереть.

— Поливаю!

Коки вырвал у подростка шланг и полил голову Тихиро. Волосы заблестели и потекли по спине.

Это плотное, круглое, тугое тело не возьмут ни увечья, ни недуги, в нём глазам была явлена природная сила здорового живого организма, и подросток невольно ощутил в груди чувство, похожее на благоговение. Раньше он думал, что женское тело — это непристойность, это таинственный лес, полный опасностей, но тело Тихиро напоминало картину купальщицы под сияющими солнечными лучами, которую он видел в атласе для начальной школы.

Переодевшийся в белую футболку и шорты подросток под звуки бетховенской «Лунной сонаты», которую исполнял Коки, заказал по телефону пиццу. Через некоторое время в гостиную вошла и уселась на диване Тихиро в красной клетчатой пижаме Михо.

С чувством, будто он наблюдает через стекло жизнь и повадки представителей животного мира, подросток смотрел на Коки и Тихиро, которые, перепачкав рот сыром и кетчупом, стремительно поглощали пиццу и кока-колу. Одновременно с чувством презрения к ним он испытывал и ненависть к себе, поскольку не мог себя заставить протянуть руку к двум последним кускам пиццы. В течение последних трёх дней он не ел ничего по-настоящему питательного и даже вспомнить не смог бы, что и когда он положил в рот, но он мог сдерживать голод усилием воли. А эти двое даже по сторонам не смотрели, только на еду, и, не говоря ни слова, продолжали жевать. Подросток вообще не понимал, зачем нужно есть. Ему не приходилось испытывать удовольствие от еды. Верхние зубы находят на нижние, пища размельчается, перемешивается со слюной, проглатывается, затем снова пережёвывание… Даже не верится, что два-три раза в день нужно повторять эту докучную процедуру. Ну почему надо питаться? Звери запасают энергию, чтобы выжить, но у человека, ограждённого от опасностей, аппетит не знает границ. Чтобы язык испытал вкусовые ощущения, люди поедают самые разные продукты, получая удовольствие от самого процесса. Но им некуда приложить накопленную энергию, и она застаивается в утробах, превращаясь в жир.

Двое закончили есть и, вытирая влажными салфетками жирные пальцы, принялись икать и зевать.

— Будем ложиться!

Подросток поднялся на ноги, и двое тоже, как по команде, встали с мест. На площадке лестницы Коки пожелал Тихиро спокойной ночи, помахал рукой и пошёл к себе в комнату, подросток отвёл Тихиро в комнату Михо.

Улёгшаяся поверх одеяла Тихиро смотрела на него широко раскрытыми глазами, руки она сложила на груди, как они были сложены у мёртвой бабушки Сигэ в розо вом кимоно. Подросток ухватился за край одеяла и вытащил его, укрыв Тихиро.

— Лучше тебе заснуть.

Тихиро приподняла подбородок, как будто бы ждала поцелуя, подросток заметил в её глазах настойчивый призыв.

— Ну, я тушу свет. — Он нажал на кнопку электричества возле двери и вышел из комнаты. Проходя мимо комнаты брата, он услышал храп, поэтому, стараясь ступать потише, направился к себе, закрыл дверь и бросился на кровать.

Когда усталость перешла некий предел, бывает трудно погрузиться в сон, но он обнял подушку и решил попытаться уснуть. Он шёл по железным перилам виадука, перила становились всё уже, он потерял равновесие и, как только подумал, что сейчас упадёт, сразу же открыл глаза. Потом снова двинулся вперёд, глядя сверху на бегущие автомобили и потоки людей. После того как он несколько раз к этому возвращался, впадая в неглубокую дрёму, ходить по перилам надоело и он решил, что уж лучше проснуться. На этом он заснул, но вскоре опять открыл глаза. Электронное табло на видеопроигрывателе показывало восемь часов три минуты, значит, он провёл в кровати почти час.

Подросток прислушался к ударам своего сердца, ни с кем на свете не бившегося в такт. Если он умрёт, кто о нём пожалеет? Коки, Кёко… Он загнул большой и указательный палец, пошевелил и средним пальцем, но больше никого вспомнить не смог. Только какой смысл, если пожалеют после смерти? Ему нужно было, чтобы сейчас кто-то пожалел его, лежащего без сна. Средним пальцем, который он так и не смог загнуть, подросток провёл по губам. Ценность человека определяется тем, кто жалеет его и кого жалеет он сам при жизни. Вот он жалеет Коки и Кёко, хотя Михо и старика Саду он тоже жалеет… Но сейчас нет никого, кто пожалел бы его, когда ему не спится. Подростку казалось, что он способен посочувствовать и птицам в небе, но на самом деле он ни разу не плакал с тех пор, как ему исполнилось четыре года. Нельзя заплакать, если не поддаться чувству собственного бессилия, ведь плачут именно для того, чтобы утешить и пожалеть себя в своей слабости. Подросток в те минуты, когда чувствовал себя слабым, сразу окружал себя барьером из гнева и ненависти, и только тех, на кого барьер не действовал, он любил и жалел.

Подростку вдруг показалось, что именно сейчас, в эту минуту, незнакомый ему мужчина средних лет надевает на себя петлю. Ему слышен был звук, издаваемый впивающейся в шею верёвкой, он видел покрасневшее, как фанат, лицо, последнюю вспышку под веками и отлетающее сознание, потоки испражнений и семени, бесшумно выкатывающиеся из орбит глаза. Болтающееся на верёвке тело висельника растаяло, вместо него в волнах плавали две утопленницы, сестрёнки десяти и одиннадцати лет. Их тела постепенно распухали и носились по морским просторам, пожираемые рыбами, пока совсем не пропали в волнах, и после этого он уже ничего не мог разглядеть, сколько ни старался.

Подросток открыл глаза. Под потолком плавало обнажённое тело Тихиро, и на это видение наслаивался храп Коки. Он рывком сел на кровати — сердце громко колотилось. Внутренний голос нашёптывал, что лучше с постели не подниматься, но ноги сами несли в коридор. Он направился к комнате брата, приложил ухо к двери и услышал «Прощальный вальс» Йозефа Рэннера. Прислушиваясь к музыке, он пошёл к комнате, где спала Тихиро, и потянул за дверную ручку.