Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Этот, что ли? — Колупай ковырнул ножичек носком ботинка.
— Рукоятка лёгкая, раз! Лезвие кривое — два! Неострый — три! — и Колупай с трёх шагов (гад) вонзил свой клинок в ствол.
Вот у него был какой надо! Да ещё свежий, незатупленный…
— Вынь, — Колупай посмеиваясь кивнул на свой ножичек.
Рукоятки у таких ножей ведь нет. Уцепиться не за что. Я тянул его тянул — еле вытянул.
— Понял, как надо?
…Колупай отошёл на те же десять шагов и начал кидать свой ножичек в тополиную шкуру.
Тополь тупо вздрагивал от каждого удара. С него даже начали облетать прошлогодние серёжки.
Бамс. Бамс. Бамс.
— Учись, студент, пока я жив, — лениво сказал Колупай. И дал мне попробовать. Вот чем надо тренироваться!
Я взялся за трамвайный ножичек с опаской и восхищением. Сильная, конечно, вещь. Длинная узкая рыба. Маленькое хищное острие. Вес хороший. Чёрная гранёная сталь.
Я кинул. Колупаевский ножичек лениво воткнулся, подумал и рухнул вниз.
— Не умеешь… Смотри.
Он поднял его с земли, подбросил на ладони и с разворота изящно, несильно и точно послал в самую серединку ствола.
Да, взмах нужен. Привычка. Глазомер. Ощутить в ладони. Привыкнуть. Ну чему я могу научиться за один раз? Только так… Попробовать. Почувствовать.
Я кинул и промахнулся. Вздрогнул и застонал старый деревянный забор, который стоял прямо за деревом. Это было совсем ужасно. Тополь был в три — наших с Колупаем — обхвата. Промахнуться было трудно. Колупаевский ножик валялся возле забора и обиженно сверкал, замызганный пылью.
— Ты че, дурак? Не умеешь — не берись! Колупай легко замахнулся и всадил свой ножичек тополю прямо между двумя складками коры.
И опять солнце вышло из-за облачка. И обожгло. И тут вдруг со мной случился какой-то удар.
Я представил себе как мы, я и Колупаев, всаживаем ножички в старого больного человека. А он молчит. Терпит.
Я взял у Колупая его чёрный трамвайный ножичек и забросил на крышу трансформаторной будки. Оттуда достать его будет трудно. Даже мячи оттуда не возвращаются. Не то что ножички.
Колупаев сгреб меня в охапку и отвёл за угол.
— Двадцать пять матросских щелбанов, — деловито сообщил он мне. — Будешь орать, прибавлю штрафных.
Руки у Колупаева большие. Как у его отца, шофера. Оттяжка великая. Каждый щелбан как лёгкий нокаут. А ты молчи. Всё плывет перед глазами. А ты молчи, друг природы. Лоб болит страшно, слёзы хлещут сами без спроса, а ты молчи.
— Зачем ты это сделал? — спросил меня Колупаев, когда закончил свою страшную месть. — Ты больной? У тебя папа больной? Может, ты ещё хочешь?
— Он здесь стоял, — я обвёл руками наш двор. — Когда ещё ничего здесь не стояло. Здесь, может, коровы паслись. Здесь, может, огороды были с картошкой. А он уже стоял. Может, он ровесник Трехгорной мануфактуры. Может, он ровесник футбольного клуба «Спартак». Может…
Тут я прекратил свою речь, потому что вдруг понял, что Колупаев совершенно меня не слышит. Он смотрит на тополь.
Во взгляде Колупаева было неподдельное чувство. Восторга. Восхищения. И любви. Он совершенно забыл о своём ножике. Но от этого для меня не последовало ничего хорошего.
Мысль о том, что тополь — народное достояние нашего двора, совершенно потрясла Колупаева.
— Ты гад, гад! — кричал он. — Я тебе ещё матросских надаю! Это ты придумал тренироваться…
Он бежал за мной и махал руками. Но я почему-то его не боялся.
Я шёл домой, размышляя о том, что на тополь надо повесить табличку. Типа «охраняется государством».
Но табличку в тот раз мы так и не повесили. А зря.
Очень зря.
Городская природа — непонятная вещь. Особенно в Москве. Едешь, едешь там по какой-нибудь улице: пыль, гарь, дышать нечем.
Потом вышел из машины — пустырь. На пустыре лужа. В луже кузнечики — стрекозы — пиявки… Трава по пояс. Дальше вообще поле. Ящерицы, мыши. Змеи. Ходить страшно по земле. Полно живых существ. А вы говорите Москва.
Вот и наш двор отличался не только тем, что в нём рос почти столетний тополь.
Были в деревне? Там у каждого дома палисадники за заборчиком. Цветочки, подсолнухи, кусты смородины, левкои, астры, ну я там не знаю что ещё. Кто во что горазд. Какая бабушка покруче, у той вообще дикий виноград.
Так вот, в нашем дворе бабушки стали разводить под окнами такие же палисадники. Воздух им нужен душистый-ароматный. А что у людей аллергия на цветение луговых трав — это ладно. Это ничего.
Но об аллергии мы, конечно, пока не думали. Пока Колупая шмель не укусил. У Колупая вмиг пол-лица стало большим и красным — вот это аллергия называется. Он ревёт, мама его бежит, чтобы мазать Колупая совершенно бесполезной зелёнкой, моя мама что-то кричит ей из окна — типа, мол, надо пописать ему на лицо, верное народное средство. Я стою и думаю: а откуда тут вообще эти шмели, эти пчёлы, эти осы? Почему я всё время слышу это угрожающее жужжание?
И мы с Хромым поползли туда внутрь.
Все палисадники вокруг дома были уже обтянуты с некоторых пор такой гнусненькой тоненькой проволочкой. И прикручены к таким колышкам, к таким дощечкам, от которых ещё и занозить можно руку, если хочешь, а то и ногу.
Но мы влезли с Хромым. Решили посмотреть.
Расползлись в разные стороны, и я его из вида потерял. Ну это же надо! Я и не знал, какое тут творится дело. Джунгли! Просто джунгли. Хромой, шепчу, ты где, а его и след простыл, не видно, не слышно, я один и только жучки, муравьи ползают по мне, какие-то бабочки лицо щекочут, червяков каких-то давлю коленями…
Но главное — пчёлы, шмели и трутни. На каждом цветке! По две! По три! Налетели в наш двор, собирают себе пыльцу… Ну хорошо, ладно пчёлы, хотя укус пчелы тоже бывает смертельным. Но от неё всё-таки, как известно, мёд. Но над ними же всякие другие жужжат — тёмные, мохнатые, жуткие…
Еле Хромого дождался, весь переполненный чувствами.
— Хромой! Это ужас! Это кошмар! Это же опасно для людей нашего двора! Эти твари везде! Их надо… Их надо истреблять! Надо уменьшить поголовье шмелей и пчёл!
— Ага! — кивает Хромой. — Только я их боюсь…
— Тихо! Я всё придумал. Защита: мажем лицо одеколоном. У меня дома никого нет, одеколона сколько хочешь. Нападение. Берём спичечный коробок…
— Ты что? — испугался Хромой. — Совсем, что ли? И так жарко, а ты огнём…
— Тихо! Ты не понял! Ты не дослушал! Это безопасная технология. Вообще никаких спичек. Спички из коробка выбрасываем. У меня дома никого нет, спичечных коробков сколько хочешь, и пустых, и полных. Берём спичечный коробок без спичек, подползаем сзади, открываем, накрываем, медленно, осторожно, потом — хлоп! И он наш!