– Это у тебя из-за балета волосы затянуты? – осведомился он, и Элиза ответила:

– Да, мадам О’Лири требует.

Она села прямее – тоненькая, будто водоросль, плечики нарочито прямые – и потрогала маленький пончик у себя на макушке.

– А если бы у тебя были кудрявые волосы, которые не держались бы так? – не отставал он. – Или если бы не вырастали длинными, как иногда бывает?

– Никаких исключений, – серьезно отвечала Элиза. – Мы обязаны закалывать их на затылке.

– Вот как!

– А еще обязательно прозрачные юбки, – вмешалась Аманда, – поверх трико. Все думают, что им нужно носить пачку, но это лишь для выступлений.

Эбби спросила:

– Джинни, а помнишь, мы одели Элизу в пачку, когда она только родилась?

– Еще бы! – Джинни засмеялась. – Как такое забудешь? У нее их было целых три. Мы ее все время переодевали.

– Твоя мама попросила нас посидеть с тобой, – объяснила Эбби Элизе, – в самый первый раз ей казалось спокойнее поручить тебя родственникам. Ну, мы ей: «Давай, давай, езжай отсюда!» А сами, чуть она за порог, раздели тебя до подгузников и начали наряжать. Перепробовали все до единой вещички, что подарили на бэби-шауэр[21].

– Впервые слышу, – удивилась Аманда.

Элиза сидела с довольным видом, но немного смущенная.

– Ах, как же мы мечтали добраться наконец до этих прелестных одежек! Не одни ведь пачки, а еще чудесное матросское платьице, и купальник-бикини, и – помнишь, Джинни? – синий в полоску комбинезон из тика с пластмассовой застежечкой.

– Как не помнить, – отозвалась Джинни. – Это же я подарила.

– Мы сделались будто пьяные. – Эбби повернулась к Атте: – Все-таки первая внучка.

– Ну, не совсем, – возразил Денни.

– Что, солнышко?

– Ты, похоже, забыла. Первая внучка у вас Сьюзен.

– А! Да, конечно. Я имела в виду, первая внучка к нам близко. В смысле, географически. Что ты, разве я могла забыть Сьюзен!

– Кстати, как она? – поинтересовалась Джинни.

– Хорошо, – ответил Денни.

Он зачерпнул подливки для мяса и передал соусницу Атте, которая, сощурившись, заглянула внутрь и поспешила от нее избавиться.

– Чем она занимается летом? – спросила Эбби.

– Музыкой.

– Музыкой, как хорошо! У нее способности?

– Вроде бы да.

– А что за инструмент?

– Кларнет? – задумчиво произнес Денни. – Да, кларнет.

– Я подумала, может, валторна.

– Почему ты так подумала?

– Ты же ведь играл на валторне.

Денни принялся резать мясо.

– Что этим летом поделывает Сьюзен? – спросил Ред.

Все уставились на него.

– Играет на кларнете, Ред, – после некоторого молчания сказала Эбби.

– Чего?

– На кларнете!

– Мой внук в Милуоки играет на кларнете, – поведала миссис Энджелл. – Его, правда, трудно слушать без смеха. Вместо каждой третьей-четвертой ноты выходит пронзительный писк. – Она посмотрела на Атту: – У меня тринадцать внуков, представляете? А у вас, Атта, есть внуки?

– Откуда бы? – вознегодовала Атта.

Снова воцарилась тишина, на сей раз тяжелая, ватная, как одеяло, и все уткнулись в свои тарелки.

После ланча Атта удалилась, забрав с собой остатки магазинного слоеного торта, который подали на десерт. Она почти не притронулась к салату из тунца, объявив, что «в нем ртуть», зато оказалась большой сладкоежкой. Элиза ушла во двор к детям, а взрослые переместились на крыльцо. Даже Нору удалось убедить, что с уборкой на кухне можно подождать, и Ред решил подремать не у себя наверху, а в пахнущем плесенью гамаке с южной стороны крыльца.

– Что это у папы руки в пятнах? – тихо спросил Денни своих сестер. Они втроем сидели на качелях.

Но ответила Эбби, от которой никогда ничего не ускользало. Она прервала разговор с миссис Энджелл и крикнула:

– Он принимает антикоагулянты. Из-за них легко появляются синяки.

– А с каких это пор он спит днем?

– Врачи велели. Теоретически он должен спать не только по выходным, а каждый день, но этим он манкирует.

Денни молчал, рассеянно качаясь и глядя на серую белку, прошмыгнувшую под кустом.

– Забавно, что мне не потрудились сообщить о его сердечном приступе, – произнес он чуть погодя. – Я до вчерашнего вечера был не в курсе. Не позвонил бы Джинни, так, может, вообще никогда не узнал бы.

– Но твое присутствие ничего бы не изменило, – ответила Аманда.

– Вот спасибо!

Эбби недовольно заерзала в кресле-качалке.

– Не правда ли, погода стоит восхитительная? – почти пропела миссис Энджелл.

На самом деле погода стояла на редкость знойная, с частыми бурными грозами, так что она, вероятно, просто хотела сменить тему.

– Ах, Лу, – Эбби похлопала ее по руке, – ты всегда смотришь на вещи позитивно.

– Но мне нравится жара, а вам разве нет?

– Да, нравится, – согласилась Эбби. – Но я не могу не думать о беднягах, что живут в центре города и сейчас буквально задыхаются.

Уитшенкам сносить жару помогали потолочные вентиляторы, чердачный вентилятор и по-старинному высокие потолки. Ред порой заговаривал о том, не установить ли кондиционеры, но тут же прибавлял, что не хочется тревожить каркас дома. На крыльце висели еще три вентилятора, равномерно распределенных по длине, – красивые, старомодные, с лакированными деревянными лопастями, подходящими по цвету к лакированным потолку и полу, а также медового цвета качелям и широким входным ступеням. Все это когда-то выбирал Джуниор, и он же велел установить над каждой дверью первого этажа узорчатые вентиляционные решетки для свободной циркуляции воздуха. Плюс, конечно же, тюльпанные деревья давали тень, хоть Эбби и жаловалась, что слишком густую. Под деревьями ничего не росло, вместо газона там была утоптанная земля с пробивающейся кое-где выносливой росичкой, а по северному краю участка цвели одни только хосты с их жалкими цветочками и огромными монструозными листьями.

– А что поделывают дети Нельсонов? – спросила Джинни, глядя на дом соседа через дорогу.

– Я точно не знаю, – ответила Эбби. – В наши дни спросишь у людей о детях и понимаешь, что им и говорить-то ничего не хочется. Они мямлят: «Ну, знаете, наш сын окончил Йель, но сейчас он, м-м…» И в конце концов выясняется, что он бармен или варит капучино и вообще вернулся и опять живет дома.