— Хватит про поезда... Если это и проблема для кого-то, то разве что для «Рослава» и подольских бандитов. У нас другое дело. Слушайте...

И они стали слушать. В каком-то смысле это был момент истины, поскольку именно сейчас чувствовалось — сидящие вокруг мужчины знают свое дело, они серьезно к нему относятся, они тащат это дело на своих плечах... Пожалуй, на них можно положиться.

Дровосек забыл про свои обиды, по крайней мере так казалось Морозовой, когда она смотрела в его лицо, сосредоточенное, насколько Дровосек вообще мог сосредотачиваться. Лишь чуть приоткрытый рот создавал слегка недоверчивую гримасу: «Да неужели? А это точно? Это не болтовня?» Впрочем, это была лишь гримаса.

Монгол не строил никаких гримас, он был сосредоточен абсолютно, будто медитировал, а не выслушивал очередную схему грядущих действий, очередной план секретной операции, на которую посылала их родина... В смысле, корпорация «Интерспектр». Через посредничество Морозовой.

Лицо Карабаса было ни скучающим, ни скептическим, а могло бы — все же опыта ему не занимать, и подобных вводных он наверняка вдоволь наслушался за годы, проведенные в «Интерспектре». Но он сидел и слушал не перебивая.

— Вот что нам поручили сделать, — начала Морозова. — «Рослав» в прошлую пятницу потерял одного своего человека. Потерял — в том смысле, что не могут его найти.

Она внезапно замолчала. Три пары глаз выжидающе смотрели на нее. Они терпеливо ждали, ничем не выдавая своих эмоций.

— Я начну с другого, — вновь заговорила Морозова. — Шеф просил вам сказать, хотя сама я не уверена — стоит ли об этом...

— Не говори, — предложил Монгол.

— Я скажу, — она машинально махнула рукой с выставленными буквой V пальцами: на счастье, на победу. — Шеф считает, что это очень важное дело. Важное для всей корпорации. Если мы сможем его правильно раскрутить, то тогда все изменится.

— Что — изменится? — осторожно уточнил Карабас.

— Шеф считает, что таким образом мы сможем вытащить в Москву Лавровского. Мы поставим «Рославу» ультиматум, они продавят Генеральную прокуратуру и МВД, все обвинения будут сняты, и Лавровский вернется домой.

— Ух ты, — качнул головой Дровосек, а Карабас даже вздрогнул, будто бы от нарисованной Морозовой перспективы ему стало немного страшновато.

Он им ничего не сказал. Он ничем не выдач истинную причину своего столь жалкого похмельного состояния. Марина с презрением подобрала с пола пустую бутылку и выбросила ее в мусорное ведро. Потом вернулась в комнату и встала у постели мужа, который лежал неподвижно, закрыв глаза и скрестив руки на животе.

— Ты еще долго будешь валяться?

— Ах-хм, — сказал в ответ Борис.

— Мы с Олеськой через полчаса едем в зоопарк. Поторопись, если хочешь успеть.

Он не хотел успеть, и он не успел. Марина не без раздражения хлопнула дверью — Борис тут же открыл глаза, встал и подошел к окну. Это был один из первых по-настоящему теплых дней, и было приятно смотреть на женщин без пальто и мешковатых курток, тем более если эти две женщины — твоя жена и твоя дочь.

Но он им ничего не сказал. Он просто решил все взять на себя, так было проще и одновременно сложнее.

Борис залез под душ и, тихо подвывая от ужаса, включил холодную воду. За считаные секунды его пробрало до костей, до коры головного мозга — по крайней мере ощущение было именно такое.

Зато мысли потом пошли четкие и ясные, и от этой ясности тоже могло пробрать до костей.

Во-первых, было понятно, что сейчас уходить нельзя. Сейчас — это слишком рано. Слишком мало времени прошло после демонстрации того фильма в главном корпусе. Проверка наверняка еще не закончилась, а если кто-то из СБ дознается о разговоре — если это можно назвать разговором — между Романовым и ныне покойным вице-президентом, то колпак продержится еще какое-то время. Это время нужно будет переждать. Нужно будет стиснуть зубы, обхватить голову руками, чтобы не пухла, и переждать.

Во-вторых, уходить во время отпуска из Турции тоже нельзя. Если у СБ есть хоть малейшие подозрения, то именно в Турции они и будут ожидать от Бориса каких-то резких движений. Они будут пасти его очень плотно. Возможно, это задумано, как последняя решающая стадия проверки. Если Борис не наделает глупостей и спокойно вернется в Москву, это будет означать для СБ, что с ним все в порядке. И он не наделает глупостей, он не станет делать резких движений. Он будет тих и смирен как церковная мышь. Он вернется из отпуска в Москву. Чтобы потом из Москвы исчезнуть.

В-третьих, подготовка должна была начаться заранее. К сентябрю все уже должно быть готово: маршрут, документы, деньги... Все, о чем нужно позаботиться заранее.

В-четвертых, Марина ничего не должна знать до самого последнего момента. Она не была в том просмотровом зале, и она не поймет Бориса. Она не уловит запаха надвигающейся катастрофы. Она не почует безумия, разлитого вокруг. И не удивительно — Марина ведь не ездит на работу в «Рослав», она не сидит часами перед монитором, она не посещает кабинеты СБ. И если ей рассказать, как она отреагирует? Скажет: «Ты преувеличиваешь». Скажет: «Не может такого быть...» Скажет: «Тебе все это показалось...» А потом она непременно где-нибудь кому-нибудь ляпнет: «Знаете, Борька такой нервный стал... Такие вещи говорит...» Микрофоны, камеры, уши — они подберут эти слова. И Марина поймет, что ее муж говорил правду, но будет уже слишком поздно. Слишком поздно для них всех. Марине придется доказывать не нервное расстройство мужа, а свою непричастность к преступной деятельности мужа, направленной на подрыв стабильного развития великой корпорации «Рослав». Ей придется очень постараться, чтобы не стать продолговатым свертком в углу кадра...

Преступная деятельность. Хм. Вообще-то Борис бесспорно замышлял преступление. В его мыслях оно было чем-то сродни ограблению банка. Он ведь и в самом деле грабил банк — он крат у банка самого себя. Ну а поскольку сейчас даже ребенку известно, что ограбление банка — это аристократическое, шикарное преступление, не чета банальному гоп-стопу или рэкету, Борис почувствовал себя увереннее. Он — благородный разбойник. Он — герой-одиночка. Вот именно что одиночка. Никаких оговорок дома.

Никаких намеков. Лучше всего просто оглушить непонятливую болтливую женщину и привести в чувство уже по другую сторону границы. В безопасном месте пусть задает вопросы, пусть возмущается...

Но здесь — здесь будет чрезвычайное положение. Здесь будет молчаливый заговор мужчины против своей семьи. С целью спасения своей семьи. С целью освобождения их всех из золотой клетки, куда все они попали по милости Бориса. Так получилось. Извини, родная, больше таких идиотских ошибок я не допущу.

Борис вытащил из-под подушки «Справочник делового человека» и ласково погладил обложку. Осенью, осенью, когда с деревьев будут облетать листья, когда все будут считать дни до начала отопительного сезона... Когда вся СБ от первого до последнего человека будет уверена в непоколебимой лояльности Бориса Игоревича Романова...