Оглядев кухню, Снежана прошла в комнату и улыбнулась: на трюмо была выставлена её любимая косметика… Отсутствовали только духи, которые жрица смешивала сама, и этим навы показали, что не вторгаются в её личную жизнь чересчур далеко.

Нет, не навы – Сантьяга.

Снежана присела на пуфик перед зеркалом и рассеянно провела по щеке мягкой кисточкой, убирая мельчайшую, практически незаметную пылинку.

«Удивительным образом сплетаются порой линии судьбы…»

Родители Снежаны погибли от рук масанов – вассалов Тёмного Двора, её обожаемый жених, первый мужчина и герой, пал в стычке с навами, а любовник, за которого молодая жрица подумывала выйти замуж, не вернулся из самоубийственной вылазки во время войны Кадаф, потребованной навами в уплату за помощь…

Нет, не навами – Сантьягой.

Молодая жрица не испытывала к комиссару ненависти – ведь вечная игра противоборствующих домов началась не вчера и закончится не завтра, – но не питала тёплых чувств.

И вот – согласилась помочь.

Потому что Сантьяга пришёл к ней, почему-то именно к ней, и предельно искренне рассказал, что ему нужно и зачем. И Снежана, привыкшая к интригам и тайнам, была слегка смущена таким честным подходом, а обдумав услышанное, не смогла отказать.

«Нити судьбы…»

Жрица почувствовала напряжение магического поля, отложила кисточку, поднялась и уверенно шагнула в появившийся в углу комнаты вихрь магического перехода. Чёрный вихрь, означающий Тьму и Навь.

Шагнула в квартире, а вышла в сводчатом, плохо освещённом помещении и с благодарностью оперлась на поданную руку.

– Благодарю, комиссар.

– Благодарю, что согласились помочь, жрица.

Почему-то Снежана думала, что в Цитадели Сантьяга изменит своей невозможной, немыслимой для нава любви к светлым тканям и встретит её в чём-нибудь чёрном, или тёмно-сером, или тёмно-синем… другими словами – в чём-нибудь соответствующем мрачному подземелью, но жрица ошиблась – комиссар предстал в привычном элегантном костюме. Поддержал за руку, помогая покинуть вихрь магического перехода, но тут же отпустил – маги позволяют прикосновения только тем, кому доверяют, – а после обязательного приветствия неожиданно произнёс:

– В ходе нашего прошлого разговора мы не затронули один момент, который я считаю важным: конфиденциальность.

– Я не вижу ничего предосудительного ни в своём обещании, ни в том, что я его исполню, – спокойно ответила жрица.

– Но сам факт нашего сотрудничества, тем более – тайного сотрудничества, может быть неверно истолкован, – мягко продолжил нав. – И я даю слово, что Великий Дом Навь никогда и никому не сообщит о нашем взаимодействии. Мы не будем помнить, что именно произошло, но будем знать, что нам оказана услуга. – Короткая пауза. – Тёмный Двор умеет быть благодарным.

– Спасибо, комиссар, – кивнула Снежана. – Я вас поняла.

– Если необходимо, я могу заключить заклятие обещания.

– Вашего слова более чем достаточно.

– Благодарю. – Нав снова помолчал, медленно шествуя справа от жрицы по широкому подземному коридору.

А ещё Снежана вдруг поняла, что не испытывает того знаменитого глубинного, идущего из подсознания страха, о котором любили рассказывать все побывавшие в подземельях Цитадели жители Тайного Города. Никакого волнения, никакой тревоги, и связано это с тем…

«Я ведь жрица!»

Да, это так, но высшую ведьму Зелёного Дома Тьма должна была испытывать на прочность с ещё большим азартом, чем других «гостей», но не испытывала. Отступила, поглядывала со всех сторон разом, но не прикасаясь.

Потому что ей запретил тот, кто шёл справа.

– Скажите, комиссар, вы всегда так щепетильны? – негромко поинтересовалась жрица, продолжая разговор.

– Как правило, – неожиданно скупо ответил нав.

Обдуманно скупо, чтобы прозвучал следующий вопрос:

– И как часто вы забываете о щепетильности?

– Когда это необходимо, – спокойно ответил Сантьяга. И тут же продолжил: – Но я никогда не забываю о данном слове. В контексте нашей встречи это очень важно, потому что Пабло, возможно, обвинит меня в этом. – Комиссар остановился и посмотрел удивлённой жрице в глаза: – Но вы должны знать, что я не давал ему слова.

– Почему это так важно? – тихо спросила Сне-жана.

– Вы мне доверились, – в тон ей ответил нав. – Я высоко это ценю и не хочу, чтобы у вас зародилась даже тень сомнений на мой счёт.

– Вас многие ненавидят, но все знают, что вы держите слово.

Сантьяга учтиво кивнул и распахнул дверцу, возле которой они задержались:

– Прошу.

И жрица оказалась в неожиданно большом зале, выложенном гладкими чёрными плитами, одинаковыми и на стенах, и на полу. А потолок терялся во тьме. Зал освещался одной-единственной свечой, закреплённой на перевёрнутой металлической кружке. Кружка покоилась на деревянном столе, у которого, неестественно выпрямившись и расправив плечи, сидел масан. И не отрываясь смотрел на огонёк.

А ещё в зале было очень-очень сухо, и этот нюанс особенно зацепил Снежану, поскольку все знали, что масаны предпочитают влажный воздух. А Пабло, истинный кардинал Робене, обожал море. И поэтому Сантьяга распорядился высушить его камеру, установив пустынный климат.

– Добрый день, – произнёс комиссар, останавливаясь перед масаном.

Пленник сидел спиной к дверям и появления жрицы не заметил. Мог бы почувствовать, охотники чуют пищу, но подготовленная гостеприимными навами тюрьма блокировала возможности вампира.

– Там действительно день? – спросил Робене, не отрывая взгляд от свечи.

– Да.

– Тогда добрый.

– Вы обдумали моё предложение?

– Я с ним абсолютно не согласен.

– Мне действительно жаль.

Масан усмехнулся одними губами и с иронией, но при этом без зла, спросил:

– Жаль, потому что будет труднее?

– И поэтому тоже, – не стал скрывать Сантьяга. И предпринял попытку уговорить пленника: – Пабло, вы ведь даже не знаете, что происходит в пещере. Возможно, всё и на самом деле так, как вам кажется, и тогда ваше упорство абсолютно бессмысленно – ведь я ничего не получаю…

– Я не стану вам помогать, комиссар, – перебил нава Робене. – Не потому, что я здесь, хотя, не скрою, я разочарован… Но не из-за этого. Мы с вами знаем, что я не стал бы вам помогать в этом вопросе. Я не отношусь к непримиримым, но считаю Догмы покорности формой рабства. Я вам не друг, я считаю ваши действия враждебными семье Масан, и поэтому я здесь.