— Будем брать околоплодные воды и делать наш анализ ДНК. Ты же понимаешь, что все это — время, которого у нас нет! — она кричит и, наверное, плюется. Борется за счастье. — Или ты и на этом хочешь заработать?

Я тихо кладу трубку. Юшкова виновата сама. И территориальная целостность моих вод нарушена не будет. К Новому году мой живот становится заметен всем. К нему можно прикрепить крылья, и я буду похожа на мельницу. Нормальный Дон Кихот узнает меня сразу. Андрей следит за тем, чтобы меня не перегружали работой. Баба Маня сурово поджимает губы и вяжет кому-то синюю шапочку. Рукоделие делает наше отделение язвимым. Смерть частенько проскальзывает в палаты. Посмеивается над бабой Маней, улучает момент и…

В новогоднюю ночь приезжают Игорь Львович и Като. Жизнь делает реверансы или выкрутасы. Он, наконец, привозит мне деньги, уныло пересчитывает и садится в кресло. Я хозяйской рукой наливаю шампанское.

— С Новым годом, — улыбается Като.

— С новым счастьем, — говорит Игорь.

— У вас любовь? — спрашиваю я. Мне можно. Будущим матерям-интернационалисткам еще не то можно. — А как же Юшкова?

Игорь хмурится, Като хохочет:

— Мы тоже решили завести девочку.

— И как? — наглею я.

— Пока, как обычно, — ни холодно, ни жарко. Кофе-гляссе.

— Разберемся, — хмуро говорит Игорь, покачивая на ноге розовую Настану тапку.

Гастрит затаился за дверью. Считает, что с ним играют. Собачья жизнь — это вечная ошибка. Как у меня.

— Но звать-то ее будут Настя? — Нужно продолжать разговор. Не хочу в праздник сидеть одна. — Или Катя?

— Софа, — совершенно серьезно заявляет Игорь Львович.

Я с ужасом смотрю на Като.

— Не волнуйся, — улыбается она, — жить с убийцами, гомосексуалистами и заказчиками — это самый шик. Стиль. Я приеду к тебе в роддом. Хочешь? Я лично — хочу. Нужно же знать, что у меня в жизни не получилось. Когда?

— В мае. В начале, — отвечаю я.

Игорь смотрит на Като устало. Она вообще на него не смотрит. Поэтому не могут наглядеться.

— Это она так ложится на амбразуру? — догадываюсь я и нудно смотрю на Игоря.

— Пока еще никуда не ложится, — он резко выговаривает слова.

А я, по старой сестринской привычке, беру его за руку и считаю пульс.

— Частит хоть? — спрашивает Като.

— Еще как, — соглашается он.

Като включает стереосистему и быстро находит Гэри Мура. «Ничего не будет также без тебя». Они танцуют. А я понимаю, что амбразуры больше нет. Като не Шер. Ей никогда не возглавить дворняжек. Она просто устала и собирается так жить дальше. Потом они с Игорем ка-а-ак устанут, как умрут… Зато останется Софа. Невеста для моего синешапочного.

Без водки и сигарет время идет медленно. Но идет. Поэтому то, что лежит в предродовой палате и благим матом орет, — это я. Пот стекает по лбу. Я убираю его левой рукой. Потому что в правую мне воткнули иглу. Через нее медленно капает окситацин. Он нормализует мне родовую деятельность. В смысле стимулирует. В коридоре рыщет баба Маня. Ее грузные шаги сотрясают стены. Схватки становятся вызывающе навязчивыми. Я кричу и хрипну. Мне больно. Скоро наступит период, когда фраза «Мы ценим ваши жалкие потуги» будет вполне уместной.

Еще немного — и я удивлю клинику до невозможности. Из меня выплюнется черный-пречерный сын. Все ахнут и зашепчутся. А может, и не удивлю. Я вообще не умею удивлять.

Мне не стыдно, но больно и страшно.

Осталось совсем немного… Суок рожает наследника. У нее на руке аптекарская резинка.

Возвращайся, Марк, посмеемся.

Возвращайся.