Они долго молчали, два старых приятеля. Два молодых, в сущности, мужика. Ну, что за возраст для мужчины – сорок пять лет? Самая зрелость, самое то, как говорится…

А потом пришла Наташка, и все закрутилось, завертелось – ну, просто тайфун, а не тетка! Сели обедать. Или ужинать? Борщ – настоящий, «хохляцкий». Наташкина бабка была родом с Кубани. Водочка под чесночок, черный хлеб с горчичкой. Наташка рассказывала про сына – как служит, как гордится страной. А Борька смотрел на нее и… Балдел Левин, балдел. И думал наверняка, как ему повезло.

А ведь повезло, кто спорит! Потом вспоминали молодость, общих друзей – кто, где и как. Вспоминали разные случаи из общей жизни, спорили, грустили, смеялись. Хороший был вечер. Жаров смотрел на жену – напряжение исчезло, и она тоже смеялась, и тоже что-то рассказывала. От сердца чуть отлегло. Подумал – не зря. Не зря сюда приперлись. Как не хотел он ехать сюда, в Борькину тесную хату. Мотаться по всем этим святыням, видеть ее застывший взгляд. Трепаться со старым приятелем – о трудной жизни, тяготах эмиграции. Выслушивать Борькино нытье, бесконечное тарахтенье Наташки – он привык к женщине молчаливой. А ведь хотел на Мальдивы. Дайвинг, то-се. Чтобы никого не видеть и ничего не раздражало. Хороший отель, прозрачное, бирюзовое море. Вышколенная обслуга и – тишина. Он привык отдыхать именно так. Привык… И не стыдно, ребята! Заработал он на свою «дольче виту» тяжелым трудом. Не роскошная жизнь, а достойная. Долгие годы он вообще, кстати, не расслаблялся – не получалось просто. Спал со снотворным.

А вышло все складно. Тепло. Хорошо, что вырвались. И… дай бог, чтобы Рите стало полегче. Хотя бы чуть-чуть. А как славно выпили, как расслабились! Воспоминания – вот главная ценность жизни. И старые друзья – свидетели, так сказать, твоей молодости. Шальных планов. Влюбленностей, пылких и честных молодых отношений. Бескомпромиссность – вот чем гордились они тогда. Никаких отступлений от правил – честь гораздо важнее. Страсти – на разрыв, на разрыв! Ночные посиделки до первого тусклого проблеска света в окне – под шорох шин первых, нечастых тогда, машин. Пепельницы, полные окурков, поиски заныканных сигарет по карманам – а вдруг? Поиски таксиста с крамольной и дорогущей водкой – как всегда не хватило, как всегда – на совсем пустой мостовой – три утра, совсем тихо, черные окна домов и – удача! Бежишь обратно, прижимая ее, родную, к самому сердцу, и нет ничего ценнее этого груза. А если водила откинет еще и пачку «Беломора» или две пачки «Примы» – вот уж приветствуют тебя ожидающие! Самыми громкими аплодисментами. И снова о жизни, снова о планах, и снова, конечно, о главном – о любви! И еще… Святая уверенность, непоколебимая… Все – слышите! – все у них сложится. И все будет отлично. И дружить они будут, конечно, всю жизнь. Всю свою долгую и очень счастливую жизнь – семьями, с женами и детьми, всю-всю… До конца.

В эту ночь Рита спала спокойно, а он не спал совсем – мысли в голове крутились, точно белье в стиральной машине – по кругу, по кругу. Вспоминалась и молодость, и их с Ритой жизнь – все вместе, все разом, все вперемешку. Пару раз вставал и выходил на балкон – перекурить и вдохнуть свежего воздуха. Было прохладно, и совсем не верилось, что утром снова объявится огромное белое солнце, совсем не октябрьское, и распалится к обеду, надышит горячим дыханием, прогреет булыжную мостовую, и снова будет сложно представить, что где-то за две тысячи километров, в родной Москве, уже совсем холодно и даже прошел первый снег.

И снова отправились в Старый город. Жаров уже узнавал узкие улочки, мечети, православные часовни и древние синагоги. Золотистым куполом сияла мечеть Омара…

У входа аккуратно стояла обувь – тапочки, сандалии, ботинки, кроссовки.

Жаров прислонился к каменному парапету и стал ждать.

Рита подошла к нему и взяла за руку.

– Очень хочется есть! – чуть улыбнулась она. – Найдем какую-нибудь харчевню, чтобы было много мяса. Много и разного. Бараньих ребрышек, стейков, каких-нибудь жирных купатов и картошки. Ужасно хочется жареной картошки… – И снова виновато улыбнулась.

Господи! Ей хочется картошки и мяса! Ей хочется есть – много и вкусно! Жарова залила горячая волна радости, почти счастья – жена была к еде почти равнодушна.

Они поймали такси и объяснили шоферу, что нужен мясной ресторан – и обязательно хороший мясной ресторан. Чтобы по высшему классу, брателло!

Мясной ресторан нашелся – и он оказался грузинским. Привычный интерьер – на стенах чеканка из советских времен, непонятно, как сохранившаяся, глиняные кувшины, папахи и рог для вина.

Вышел хозяин – обрадовался им, как своим родственникам, – грузины всегда так встречают гостей, усадил за стол и принес меню. Рассказал, что ресторан держит совместно с братом жены, тот известный в Батуми повар, уговорили приехать сюда и открыть дело. Дело пошло – все родня, и никакого обмана. Жена Манана держит бухгалтерию, золовка на кухне – подмога мужу, теща дома лепит хинкали, и лучше ее их здесь (и в Батуми, разумеется!) не лепит никто. За официантов дочка Нино и сын брата Бесо. А вот сегодня молодежь отсутствует – праздники. И за подавальщика он, Давид, собственной персоной. Вечером будет аншлаг – и тогда подключатся все, вся семья. Придут Нино и Леван, невеста Левана и жених дочери. Ну, и дай бог! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Читали меню и глотали слюни – хачапури трех видов, пхали из свеклы, пхали из шпината, лобио зеленое и красное, сациви, солянка, харчо, собственно бабушкины хинкали (так и написано – хинкали от бабушки Тамар!), цыпленок табака, купаты на кеци и еще куча всего, скорее бы, только скорее!

Запивали домашним вином – и откуда оно здесь, чудеса! Ели так жадно и с таким аппетитом, что хозяин, сидевший за соседним столом с какими-то бумагами, только посмеивался, когда Жаров, с набитым ртом, поднимал кверху в восторге большой палец.

Пообещали, что придут сюда снова и приведут друзей.

Вышли на улицу и сели на лавочку. Рита положила голову ему на плечо и тихо пробормотала:

– Подремлю, а, Жаров? Идти не могу – так объелась, просто нет сил!

Жаров погладил ее по руке.

– Спи, милая! Спи. Куда торопиться? Правильно, некуда. Отпуск у нас. Вот и спи.

Она и вправду уснула. Он подивился – вот так, на улице – ну, чудеса! И это она, Рита, которая и в своей постели подолгу уснуть не могла! Какие-то успокоительные капли, таблетки валерьянки, ново-пасситы, старо-пасситы… И черт его знает что…

А здесь – дрыхнет посреди улицы, и хоть бы хны!

А потом гуляли по центру, пили кофе в кофейне, ели мороженое и снова бродили, бродили по старым улочкам, дивясь на прохожих, – какая пестрая толпа! Как все смешалось в этом чу́дном городе! Какая невидимая сила собирает всех вместе тут, на этой земле? И всем хватает места, и все находят именно то, чего каждому так не хватало. Здесь, в этой шумной восточной пряной пестроте, в гамме разноголосой толпы, чего ищет здесь человек? Надежду? У Стены Плача, в мечети, в храме – о чем они просят Господа? Каждый о своем? Да, разумеется. Но, думается, их просьбы похожи и не сильно отличаются друг от друга.