9 июля Стецко был арестован и доставлен во львовское гестапо, где его (как он сам пишет в своих послевоенных воспоминаниях) не били и не пытали, а «принесли на ужин какао с хлебом», после чего отвезли в Краков и оттуда — в Берлин, в распоряжение полковника абвера Е. Штольце. Там Стецко «воссоединился» с Бандерой, также доставленным под конвоем из Кракова в Берлин. В течение нескольких дней сотрудники абвера словами, безо всякого рукоприкладства, объясняли лидерам ОУН(б), что место лакея — в лакейской. 15 июля их в целости и невредимости освободили, но с обязательством не покидать Берлин. Скажем прямо — несравненно более жестоким способом обошлись с собачонкой Муму, которая своим невинным лаем нарушила покой капризной и жестокой барыни… Бандеровцы урок поняли и начали засыпать немцев покаянными письмами.

14 августа они написали очередной «меморандум», который по стилю своєму напоминает задание из школьного учебника грамматики, в котором ребенок должен освоить правила спряжения глагола «співпрацювати» (сотрудничать):

«Для ОУН співпраця з Німеччиною не була справою порожніх слів (слов); співпрацю здійснено протягом років (в течение многих лет) великими і тяжкими жертвами. ОУН сама повела боротьбу за державну незалежність України на шлях (по пути) співпраці з Німеччиною; за це вона сама несе повну відповідальність перед українською історією. ОУН і надалі (и далее) намагатиметься працювати на відбудову Української держави шляхом співпраці з Німеччиною… ОУН захищає (отстаивает) свою концепцію визволення України та відновлення Української держави у співпраці з Німеччиною, у відвертій та щирій (в открытой и искренней) співпраці… Німеччина повинна бути зацікавлена (должна быть заинтересована) в тому, щоб співпрацювати з ідейними, динамічними українськими силами, котрі спричинилися (пришли к) до цієї співпраці з ідейних, політичних і патріотичних причин…»

Особенно старался Стецко, который чувствовал себя главным виновником. Не ограничившись «меморандумом», он решил сообщить немцам свое жизненное кредо в пространном тексте под названием «Мій життєпис». То была не обычная, канцелярская автобиография, а приторно-льстивая «клятва верности» фашистским идеям:

«…В політичній площині стою на становищі (на позиции) монопартійного и авторитарного устрою України; в соціальній площині — національного солідаризму, що стоїть близько до націонал-соціялістичної програми… Стою на становищі винищення (уничтожения) жидів і доцільности (целесообразности) перенести на Україну німецькі методи екстермінації жидівства… Я вважаю (признаю), що в теперішній світовій (мировой) війні вирішується на давні часи доля України, і свідомий того (осознаю то), що лише через перемогу (победу) Німеччини можлива є відбудова (строительство, создание) Суверенної і Соборної Української держави… Стоїмо на становищі повної, яка тільки буде необхідна (необходима) для Німеччини, господарської підтримки (экономической поддержки) всіма можливими заходами (всеми возможными способами) з боку України, бо тут іде про спільний успіх (ибо тут речь идет про общий успех), чи то неуспіх. Тим більше, що величезні жертви, які поносить німецька армія в боротьбі з Москвою, ми свідомі (и мы это осознаем), мусять знайти рекопензату (должны получить компенсацию) для німецького народу. Суверенна Соборна Українська держава цю рекомпензату дасть і є зобов'язана дати…»

В то время как в далеком Берлине Стецко обещал «компенсировать» украинским хлебом, углем, сталью и всеми прочими можливими заходами военные расходы Германии, связанные с оккупацией Украины, во Львове и далее на восток кипела вполне реальная співпраця. Разгон самозваного «уряда Стецька» нисколько этому не помешал. 12 июля, в то самое время, когда Бандера и Стецко были вызваны «на ковер» в Берлин, Мыкола Лебедь (глава бандеровской Службы Безопасности и с августа 1941 г. руководитель «Краевой Экзекутивы ОУН(б) на Западно-украинских землях», т. е. фактический заместитель Бандеры на Украине) встретился во Львове с Теодором Оберлендером (профессор экономики, видный деятель нацистской партии, с началом мировой войны — сотрудник абвера, выполнявший роль германского «политкомиссара» при украинских националистах). В отчете об этой встрече Оберлендер пишет: «Я обещал Лебедю дальнейшую поддержку и подчеркнул, что ранее проводившаяся им работа высоко оценивается начальником полиции безопасности и СД во Львове… Господин Лебедь заверил меня в том, что он охотно предоставляет себя в наше распоряжение в интересах совместной борьбы против большевизма и еврейства».

Так называемые «походные группы» ОУН (общей численностью более 4 тыс. человек) двигались следом за наступающими немецкими войсками и разжигали пламя «национальной революции» в каждом занятом городе и селе, т. е. по заранее составленным местными активистами спискам хватали (слово «арестовать» тут будет неуместным) и убивали реальных и потенциальных противников «нового порядка», создавали структуры местного управления, подбирали кадры будущих бургомистров и старост, организовывали «вспомогательную полицию» (Hilfspolizei, или, как прозвали их в народе, «полицаи»). На улицах украинских городов исправно развешивались призывы: «Ляхів, жидів, комуністів знищуй без милосердя, не жалій ворогів Української Національної Революції!»

1 августа 1941 г. немецкие оккупанты нанесли сокрушительный (и оскорбительный к тому же) удар по амбициям украинских националистов — их родная Галичина была возвращена в Польшу, т. е. официально включена в состав «Генерал-губернаторства» (в ознаменование этого события на бумажных оккупационных «злотых» появились даже изображения львовских замков и костелов). Месяцем позже обширные районы юга Украины в междуречье Днестра и Южного Буга (т. е. часть Одесской, Винницкой и Николаевской областей) вместе с Северной Буковиной были переданы в распоряжение Румынии. В созданный 20 августа 1941 г. «рейхскомиссариат Украина» была включена лишь часть Правобережья (территория к востоку от Днепра считалась тыловым районом действующей армии и подчинялась военной администрации). Теперь уже даже слепому стало видно — как относятся в Берлине к планам создания «независимой соборной Украины от Карпат до Каспия», однако співпраця бандеровцев с гитлеровскими захватчиками успешно продолжалась до 15 сентября 41-го года.

Разрыв был вызван все той же безудержной жадобою панування, терзавшей душу бандеровцев. Воплощая в жизнь заветы Д. Донцова («експансія — не тільки самоутвердження власної (своей) волі до життя, а и заперечення її (неприятие её) в інших»), они начали систематический отстрел своих соратников-конкурентов из группировки А. Мельника. Минимальные цифры, которые называют в своих исследованиях специалисты, — это десятки активистов ОУН(м), убитых бандеровскими боевиками летом 41-го года (есть и гораздо более высокие оценки масштаба террора). Немецкая армия успешно продвигалась к Киеву, фронт Красной Армии трещал и рушился, победа над «москалями» казалась близкой и неизбежной, и в такой ситуации бандеровцы не хотели делиться с давно уже надоевшими им «мельниковцами» даже малым клочком шкуры русского медведя.

30 августа 1941 г. в Житомире были убиты Емельян Сенык и Мыкола Сцыборский — известные и очень влиятельные ветераны ОУН, входившие в «ближний круг» А. Мельника. На этом теракте мера терпения немцев переполнилась. И не то чтобы убитые были им дороги как память о потраченных на ОУН(м) миллионах марок, но этим актом произвола бандеровцы — вероятно, сами того не желая, — нарушили важнейший принцип, на котором держались и держатся любые диктатуры. Иван Грозный, помнится, сформулировал его так: «А миловать своих холопей мы вольны, и казнить их вольны же мы». Пять веков спустя Герман Геринг, спуская с лестницы сотрудников гестапо, пришедших арестовать кого-то из не вполне «арийских» офицеров штаба люфтваффе, выразил ту же мысль словами: «У себя в штабе я решаю, кто тут еврей, а кто — нет».