Я провалилась в темноту, но она была мягкой и приятной, а по краям горел знакомый белый свет.

Я проспала самую жаркую часть дня, а когда проснулась, тоскуя по пустыне, отправилась в сад с фонтаном. Звук журчащей воды был совсем не похож на звуки дома, но почему-то он меня успокаивал. В нем был ритм, отзывавшийся в моих пальцах так же, как ритм вращения веретена. Ночные цветы только начали распускаться, и их нежный аромат помог мне снять усталость.

В саду я была не одна. Мать Ло-Мелхиина сидела рядом с одной из финиковых пальм на широкой подушке, у ее локтя стоял кувшин с вином, разбавленным водой. Встретившись со мной взглядом, она показала мне на место рядом с собой, и я прошла через сад, чтобы сесть подле нее. Мое место было не совсем в тени, но свет вечернего солнца уже не казался столь ярким после моего видения.

– Когда мой сын только начал ездить на охоту, я боялась за него, – сказала она, когда я уселась. Вина она мне не предложила.

– Пустыня жестока и полна опасностей, – заметила я.

– Ты права, – признала она. – И все же мой сын не пал жертвой ни одной из них. Даже когда он отправился в пустыню в самый первый раз, она приняла его и не причинила ему вреда.

– Должно быть, он хорошо знает ее обычаи, – сказала я. – Таков наш отец. Он всегда возвращается из своих странствий невредимым, и лишь дорожная пыль оставляет на нем свой след.

– Мой сын хорошо изучил пустыню, – согласилась она. – Но когда его душа изменилась, он стал выставлять свою мудрость напоказ.

Я вспомнила, что говорили женщины в мастерской. Пусть Ло-Мелхиин возвращался из пустыни невредимым, но его спутники – нет. Наш отец гордился не только собственной стойкостью, но силой всего каравана, до последней овцы.

– Пустыня не терпит насмешек, – сказала я. – В конце концов она всегда возьмет свое.

– И вот мой сын наконец заплатил сполна, – вздохнула она. – Гигантская птица напала на него, изрезав его тело своими серебристыми когтями, сиявшими столь ярко, что остальные охотники не могли смотреть на них, и теперь он лежит без движения в постели, не отличая небо от песка, чего с ним не случалось многие месяцы.

Вспомнив, с какой легкостью гигантская птица рассекла горло нашей овцы, я нисколько не усомнилась в ее словах.

– Не началась ли у него лихорадка? – спросила я.

– У него нет жара, – ответила она. – И целители не видят никаких следов заражения. Порезы неглубоки и едва кровоточат с тех пор, как на них наложили повязки, но все же он не приходит в себя.

Наконец она налила вина в чашу и подала ее мне. Я взяла ее со словами благодарности и стала медленно пить. Вино было горьковатым на вкус, а все вокруг приобрело более четкие очертания. Белый свет моего видения исчез, а с ним и ритм, хотя я все еще слышала его отзвуки в журчании фонтана.

– Женщины говорят, что ты вышила все случившееся до того, как могла об этом узнать, – сказала мать Ло-Мелхиина.

Я не отвечала. Раньше слова приходили ко мне сами, но сейчас, когда я не была сосредоточена на работе, мне было нечего сказать.

– Когда умирает король, всегда возникает смута, даже если он оставил наследника, – сказала она. – Если же наследника нет, воцаряется безумие, которое может погубить город и все королевство.

В мою восьмую зиму умер наш баран-вожак.

Овцы не отходили от него ни на миг, а остальные бараны несколько дней сражались между собой, пока не погиб еще один, самый молодой из них – его рога еще не окрепли настолько, чтобы защитить череп, но он все же ввязался в бой. Должно быть, у мужчин все бывает еще страшнее.

– Мой сын больше не хороший человек, – сказала она. – Но он хороший король. Если все это сотворили твои пустынные чары, умоляю тебя, помоги все исправить. Помоги ему, если можешь.

– Если он умрет, я смогу вернуться в шатры нашего отца, – сказала я. Я не хотела, чтобы мои слова прозвучали жестоко, но ее лицо передернулось. – Я стала бы вдовой, и по закону меня полагалось бы отпустить домой. Мне бы не пришлось больше бояться умереть от рук Ло-Мелхиина. Я смогла бы отправиться домой и взяться за жреческие обряды вместо сестры, чтобы она смогла выйти замуж.

– Ты могла бы сделать это, – произнесла она так медленно, будто слова причиняли ей боль. – Но город будет охвачен хаосом, а хаос разлетается по пустыне быстрей песчаных воронов. Твоей семье не укрыться от него, как бы хорошо ни шла торговля у твоего отца.

Когда умер отец Ло-Мелхиина, наш отец не ездил торговать целый год. На дорогах было небезопасно, говорил он нашим матерям, когда думал, что мы с сестрой не слышим. Он не хотел рисковать своим караваном, а у нас хватало запасов, чтобы продержаться какое-то время. Умерли трое ягнят и один верблюд, но мы выжили. Если на трон не взойдет новый король, некому будет следить за порядком на дорогах и за соблюдением законов. Отцу придется оставаться дома, пока нас не настигнет крайняя нужда, а в этом случае торговля может стоить ему жизни.

– Но что я могу поделать? – спросила я.

– Ты вышила это, будто видела, как все случилось, – сказала мать Ло-Мелхиина. – Не знаю, была ли ты просто свидетелем или причиной, но пойди взгляни на моего сына, и, быть может, ты придумаешь, как исцелить его.

Я хотела отказаться. Я видела свой дом с такой ясностью, что почти чувствовала запах овечьей шкуры и мяса, жарившегося на огне. Я слышала, как дерутся мои братья, чтобы определить, кому достанется самая скучная работа. Я чувствовала руку сестры в своей, пока мы наблюдали за ними, хихикая над их ребяческими выходками. Я не стану исцелять Ло-Мелхиина ради него самого.

– Хорошо, я пойду, – сказала я.

Она встала, тряхнув львиной гривой, оттенявшей ее смуглое лицо, и помогла мне подняться. Я зашла в свои покои за покрывалом и накидкой и заколола пряди, выбившиеся из прически, пока я спала. Потом она повела меня в купальню. Мы прошли мимо ванн, где меня купали, минуя помещение, где меня одевали, и зашли в комнату, где лежал Ло-Мелхиин.

Он лежал не на подушках, а на высоком столе, и беспокойно метался во сне. Стол был накрыт белым полотном, которое, казалось, передало часть своего цвета его коже. Мертвенная бледность разливалась от висков до кончиков пальцев. Лицо его выражало боль, хотя глаза были закрыты.

Если бы он был в сознании, он бы кричал от боли, подумала я и почти пожалела, что он спит.

– Госпожа, – сказал целитель, стоявший во главе стола. Он поклонился мне, но показалось, что обращался он к матери Ло-Мелхиина.

– Могу ли я задать вам несколько вопросов? – спросила я. – Мне бы не хотелось вас отвлекать.

– Госпожа, я сделал все, что мог, – сказал он. – Пока он был в сознании, он метался в муках, но мне казалось, что я могу найти способ помочь ему. Однако теперь, когда он спит, я не знаю, что делать, кроме как ждать.