По Петербургу пошли слухи, что государь разочаровался в наследнике, его раздражает в нем лень и слезливость, и будто бы он даже подумывает об отстранении Александра от престола в пользу Константина. Подтверждением таких слухов стал случай, когда император на одном из парадов на Царицыном лугу при всех непристойно обругал наследника.

И все же он любил Сашку. Потому и ожидал от него слишком многого. А сын оказался обыкновенным, никак не Македонским.

После некоторых колебаний Николай Павлович решил оставить все как есть, но просил Алексея Орлова раз и навсегда объяснить мальчишке, что с престолом, тем более с Россией, шутить нельзя. Тот поговорил, и, судя по всему последовавшему, успешно.

Александр Николаевич отчасти из-за угроз батюшки, отчасти от того, что безделье наскучило, с головой погружался в дела государственные. Он даже на заседания Святейшего синода съездил, членом которого числился уже несколько лет. Стал посещать заседания Государственного Совета, Комитета министров, секретного комитета по устройству быта помещичьих крестьян. Со вниманием читал присылаемые по приказанию государя бумаги из министерств внутренних дел, иностранных дел, военного министерства.

– Вы совсем забыли меня! – упрекала его за вечерним чаем молодая жена.

– Такого никогда не случится, сердце мое! – нежно уверял ее Александр.

17 февраля 1837 года граф Павел Киселев обедал у государя с графом Головкиным и графом Бенкендорфом. После обеда Николай Павлович велел Киселеву остаться и, посадив его против своего стола, начал следующий разговор:

– Вот что, Киселев. Мне с тобою нужно объясниться по делу, которое тебе известно, ибо ты, кажется, в комитете с Васильчиковым. Дело об устройстве казенных крестьян…

Царь внимательно глянул на Киселева и продолжал:

– Я давно убедился в необходимости преобразования их положения. Но сам знаешь, министр финансов Канкрин от упрямства или неумения находит это невозможным. Я его знаю и, увидев, что с ним это дело не пойдет, решился приступить к нему сам и положить основание под личным своим руководством.

Николай Павлович встал из-за письменного стола, удержав Киселева на месте, и заходил по кабинету. Он сам был несколько взволнован, сознавая, что приступает к делу исторической важности.

– Я желаю прежде всего сделать испытание на Петербургской губернии. Как во всяком преобразовании, надо прежде всего иметь ясное понятие о том, что есть, то размежевание земель, которое Канкрин всегда представляет невозможным, должно быть первоначальным действием этого занятия… вот начало! Но тут много подробностей, которыми и некогда мне заниматься и которые, признаюсь, мне малознакомы. Посему мне нужен помощник, и как я твои мысли на этот предмет знаю, то хочу тебя просить принять все это дело под свое попечение и заняться со мной предварительным, примерным устройством этих крестьян. После мы перейдем в другие губернии, и мало-помалу круг нашего действия расширится… Поручить же преобразование петербургских крестьян Эссену, кроме вздора, ничего не будет. А потому не откажи мне и прими на себя труд этот в помощь мне. Согласен ли?

– Да, ваше величество! – с готовностью отвечал Киселев. – Я сердечно благодарен вам за доверие, которое постараюсь оправдать всеми силами своими, доколе их не утрачу…

«И доколе не утрачу вашего доверия», – мысленно закончил Киселев. Ему предстояло действовать, притом что генерал-губернатором Петербурга оставался граф Эссен, человек ловкий, но пустой. Судя по всему, и здесь государя дожал Алешка Орлов. Но Орлов видел в новом деле прежде всего непосредственное приближение к государю, а не те очевидные и неведомые трудности, которые предвидел Киселев.

– Еще раз прошу ваше величество принять мою глубокую благодарность.

– Да, ты, я знаю, хотел ехать в Карлсбад – на сколько тебе нужно?

– О здоровье уже думать не должно, государь, когда дело идет о службе столь важной.

– Нет, – мягко коснулся император плеча Киселева, – без здоровья ничего не делается. Три месяца нисколько не повредят нашему предприятию…

«Нашему!» – радостно поразился Киселев.

– …Я уверен, что оно пойдет хорошо, потому что мы друг друга понимаем. Ты будешь мой начальник штаба по крестьянской части! Еще раз спасибо. С Божией помощью дело наше устроится. Я уверен.

Павел Дмитриевич откланялся. Высокие, белые с золотой лепниной двери закрылись за ним, и он на мгновение остановился. Свершилось.

Здесь следует объясниться. Николай Павлович давно размышлял о крестьянском вопросе и как-то в семейном кругу сказал: «…Я не понимаю, каким образом человек сделался вещью и не могу объяснить себе этого шага иначе, как хитростью, обманом с одной стороны, и невежеством – с другой…»

Вскоре после суда над декабристами для рассмотрения свода их планов был учрежден первый секретный крестьянский комитет, в котором делопроизводителем был назначен Д.Н. Блудов, имевший репутацию либерала, во время оное был участником «Арзамаса» с Жуковским, Пушкиным и другими. Секретные комитеты, возникавшие по повелению Николая и его же волей распускавшиеся за предложения «завиральных нововведений» толкли воду в ступе. В существовавшей системе власти все зависело от воли правителя страны.

Момент чрезвычайно важный: вся придворная знать, вся высшая аристократия, сами братья его Константин и Михаил были решительными защитниками существовавшего порядка.

Но все же сознание того, что крепостное право есть «зло» и убеждение в том, что «нынешнее положение не может продержаться навсегда», побуждали царя раз за разом подступаться к разрешению главного вопроса России. Опасения же преждевременных надежд крестьян и призрак дворянской революции, покруче пугачевского бунта, заставляли его сразу отказаться от всякого участия общества.

Разработка мер по отмене крепостного права велась в глубокой тайне от обеих заинтересованных сторон. Мало кто в империи знал о деятельности секретных комитетов в 1826 и 1839–1842 годах. Показательно, что Николай Павлович предложил еще первому комитету некоторые ограничения в распоряжении помещиками в отношении своих крепостных, но комитет счел это «несвоевременным». Еще более показательно, что царь не настоял на своем предложении. Почему он выбрал Киселева? Совет Алексея Орлова сыграл свою роль, но не был решающим.

После русско-турецкой войны 1828–1829 годов генералу Киселеву было поручено управление Молдавией и Валахией. Он взялся за дело решительно, видя свою задачу не только в простом поддержании порядка, но и в переустройстве крестьянского края на новых началах. Полномочия его были велики.

Из записки Киселева о делах в княжествах министру иностранных дел России графу Нессельроде 8 марта 1832 года: «… господарское управление обветшало до того, что не могло обеспечивать спокойствия страны даже на один день; что масса жителей, угнетенная привилегированными классами и достигшая до последней степени бедности, начинает волноваться, повинуясь самосохранению; что необходимо предотвратить беспорядки, которые могут иметь опасное влияние на соседние страны и быть поводом к политическому столкновению… Определить точно права и обязанности всех классов жителей, отстранить злоупотребления, уважая приобретенные права, уничтожить барщину и натуральные повинности, упростить взимание податей, организовать судебную часть, отделив суд от администрации, учредить жандармерию для охраны внутреннего порядка, устранить карантины по Дунаю и дать свободу торговле – это значит перестроить сверху донизу здание, разрушавшееся от старых учреждений. Но только при этом условии можно было трудиться деятельно для благосостояния и внутреннего спокойствия страны».