И все же в одном они были бессильны: они не могли снова навеять ей сновидения или каким-либо иным способом подчинить себе ее сон.

И еще они не могли четко объяснить ей, как жить среди других людей.

Всю неделю ее одолевали три заботы — раздумья об Эми и о том, что она натворила, мысль о Принце и о том, на что он способен, и Алан. Алан был третьей неприятностью, которая постоянно кружила где - то неподалеку. Каждое утро, когда Мэри выходила из своей комнаты, бледный Алан уныло маячил на лестнице. Он бесцельно бродил где-то рядом, как бесплотный фантом, осужденный на вечное ожидание не у тех дверей жизни. Судя по тому, как он дрожал и трепетал, можно было вообразить, что он отирался у ее комнаты всю ночь напролет. «С добрым утром, Мэри» — от долгого молчания его голос срывался на хрип. Он топтался на крыльце сквота в ожидании Мэри и громко звал крепко спящего Расса, для которого пара сладких минут в постели неизменно оказывалась ценнее незамысловатого завтрака вместе с Аланом, Мэри, Чарли, Альфредом, Верой, Джереми и Парисом.

Алан реял где-то позади нее и на работе, ел ее глазами. Взгляды, бросаемые им из его тесной каморки, караулили Мэри, стоящую у раковины, — она физически ощущала, как они оглаживают ее спину. Он околачивался у гардероба в конце рабочего дня, и весь вечер она ощущала рядом с собой его силовое поле: и в общей гостиной, где неустанно бормотал телевизор, и даже когда она одна выходила прогуляться по садику, куда пускали всех, кто был готов поухаживать за цветами других людей, их овощами, сорняками и крапивой. И он все еще крутился неподалеку, когда уже вечером Мэри поднималась к себе наверх. Он говорил ей: «Спокойной ночи, Мэри», «Сладкого сна» или «Счастливо, Мэри» — как будто эти слова ставили печать на прошедшем дне с его безуспешными, но достойными уважения усилиями, конечная цель которых теперь отодвигалась до следующего рассвета, когда он снова будет стеречь удачу на лестнице. Увы тебе, бедный призрак, огорчалась за него Мэри.

Он ничего не предпринимал и ничего не говорил. Все слова и действия выпадали на долю Расса. Старый мистер Гарсиа выражал свои чувства более резво, нежели Алан, и даже томный Антонио, потягиваясь и позевывая, открыто дарил ее своими ленивыми ласками. А вот Алан бездействовал. Расс больно щипал ее за зад, щекотал подбородок, нацеловывал в шею, облизывал ухо, одержимо и без устали излагал, приводя ее в смущение, свои далеко идущие планы по ее душу, равно как и о видах Мэри на него самого.

— Не знаю, когда у меня наклюнется минутка и для тебя, моя цыпа, — повторял он, — но это может случиться очень скоро. У меня правило — в первую ночь не заходить слишком далеко. Но ты ж меня знаешь. Залей в меня пару скотча, и я такой из себя пушистый становлюсь, чисто ангелочек!

— Расс, — обыкновенно произносил в таких случаях Алан. Но этим и ограничивался.

Мэри ничего не могла понять. Пожалуй, все это особо ничего не значило. Она просто надеялась, что с Аланом все будет хорошо, что в нем ничего не надломится.

Ранним вечером в пятницу Норман с заговорщицким видом позвал к себе в комнату Мэри, чтобы та ответила на звонок по таксофону. Норман указал на аппарат излишне энергичным жестом, от которого сам чуть не свалился, после чего пошатываясь вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Мэри уже несколько раз видела, как другие пользуются телефоном, и не сомневалась, что без труда с ним справится. Изогнутая поблескивающая штуковина, похожая на гантель, оказалась тяжелее, чем она предполагала. Однако она была готова к этому звонку: она знала, с кем ей предстоит говорить.

— Да? — заговорила Мэри.

Тонкий голос что-то защебетал в ответ. По всей видимости, телефоны представляли собой гораздо менее удобные средства связи, чем рассчитывали люди. К примеру, во время разговора собеседника практически не было слышно, да и он едва различал ваш голос.

— Я не слышу. Что вы говорите? — переспросила Мэри.

После этого до нее донесся разъяренный визг:

— Я говорю, переверни трубку!

Мэри покраснела и поспешно выполнила указание.

— Ух ты, да ты и впрямь умудренная жизненным опытом особа, а? — продолжил разговор Принц.

— Прошу прощения, — пробормотала Мэри.

— Ладно, забудь. Хотя вообще-то нет, лучше запомни, бога ради.

— Откуда вы узнали, как меня найти?

— Это как раз по моей части. А теперь послушай - ка, Мэри… ты туда ходила?

— Да, ходила.

— Удачно?

— Нет, очень грустно.

— Не вернуло тебя назад?

— Нет, я все еще тут. Там все переменилось.

— Что? Да нет, я спрашиваю, тебе хоть что-нибудь удалось?

— Ну, у меня теперь есть комната.

— О господи. — Она услышала, как он прыснул в трубку. — Тут надо подбирать выражения. Ты что-нибудь вспомнила, Мэри?

— Только тряпицу.

— Черепицу? На крыше?

— Да нет, ничего не вспомнила.

Принц помолчал.

— Черт, — ругнулся он, — черт побери. Слушай, почему бы тебе не прогуляться со мной завтра вечером?

— Потому что я не хочу, — призналась Мэри.

— А ты занятная, Мэри, это точно. Вот что я тебе скажу: ты очень занятная. Боюсь, буду вынужден настоять на своем. Завтра. Я заберу тебя после работы.

— Что вам от меня нужно?

— Я просто хотел показать тебе кое-какие достопримечательности, вот и все.

— Какие примечательности?

— Увидишь. До встречи, Мэри.

— До встречи.

Выйдя на крыльцо, Мэри присоединилась к Алану. Они (точнее, она) наблюдали, как играют дети. Мэри решила, что Алан слишком озабочен бившей его нервной дрожью и выдергиванием остатков волос из головы, чтобы отвлекаться на что-то еще. Мальчишки носились туда-сюда по улице, и траектории их движения создавали причудливые узоры, рисунок которых определяла их кипучая энергия. Девочки наблюдали за ними с высоты своих тронов на ограде парка. Жестокость среди мальчишек воспринималась просто и естественно, да и девочки вполне ее приветствовали. Однажды Мэри видела, как один бессердечный юный здоровяк распластал на капоте машины заикающегося крошку Джереми. Малыш испуганно и жалко улыбался, пока парень мял и крутил его, посматривая на девочек в ожидании восторгов или дальнейших указаний.

— Мэри? — начал Алан, когда его дрожь несколько поутихла.

— Да? — откликнулась Мэри и повернулась к нему.

Ей было жаль причинять ему все эти страдания.

Она знала, что именно она в ответе за его застывший взгляд, дрожащие руки и жалкую, как у Джереми, улыбочку. Он предоставил Мэри ее комнату, а она вон как с ним за это расплатилась. Она открыла ему таящийся внутри его хаос, суть которого была ей неясна. Это было нечестно, и она очень переживала.

— Кто это тебе звонил?