— Кто такой, не знаешь?

Сережа после суточного дежурства уже опростал стаканчик, был, как всегда, растелешен и благодушен.

— Кто он может быть, раз такую тачку купил? Мафиозе, тут и к бабке не ходи. Примешь чуток?

Я поблагодарил и откланялся. Из дома позвонил Деме Токареву. Минут пять он не давал мне рта раскрыть. У него случилась беда. Девица Клара забеременела, но у него не было уверенности, что от него. Сомнения у него были потому, что он с ней ни разу не переспал, хотя Клара утверждала, что они были любовниками уже четыре месяца.

— Врать она не станет, — угрюмо процедил он, — не такой человек. С другой стороны, и правды от нее я никогда не слышал. Да и потом, Жень, что же я, совсем, что ли? Как я мог про такое забыть? Тем более с любимой женщиной.

— Она хочет, чтобы ты на ней женился?

— В том-то и фокус, что нет. Я думаю, она вообще не беременная, а просто проверяет, как я к этому отнесусь. Мне кажется, она очень коварная. Даже живот не дает потрогать.

— А где она сейчас?

— Да вот сидит передо мной, изображает оскорбленную невинность. Жень, давай ей сделаем аборт?

В голове у меня помутилось, но я мужественно преодолел приступ слабости.

— Дема, ты не мог бы подскочить на Моховую через часик?

— Чего я там забыл?

— Там живет ублюдок, который меня ограбил.

Это я был слюнтяем, а Дема был воином, моряком. Он замешкался всего на две секунды.

— У выхода к ипподрому встретимся. Тебе подходит?

Мне подходило. Повесив трубку, я закрыл глаза и расслабился. И сразу воображение услужливо вытолкнуло на поверхность ужасную картину: ледяные стены, длинный мраморный стол — и на нем окоченевшее, сизое тело отца. Его недвижное лицо с замкнутыми, каменными губами. Его сердце в волосатом кулаке прозектора. Чуть подвывая, я побежал на кухню и приник к водопроводному крану. Потом рысью вернулся в комнату к телефонному звонку. Это была Таня. Она волновалась за меня и попросила приехать. Правда, она не сказала: приезжай! Она сказала: «Хорошо бы нам поговорить не по телефону!»

Я объяснил, что у меня важное, деловое свидание, но попозже я дам знать о себе.

— Только не наделай глупостей. Я тебя умоляю.

— У меня отец вчера умер.

— Ой!

— Да, вот так, живет человек — и нет его.

Не хотел говорить об этом, а как-то вырвалось. Ни с кем не хотел говорить о смерти отца. Мистическое чувство подсказывало: пока я молчу, он жив. Горя не было. За весь этот хлопотный день я ни разу не утратил хладнокровия и скорбную мамину истерику наблюдал как бы со стороны. Ее мне было жалко, но не потому, что умер отец, а потому, что и она скоро умрет. Я жалел ее за то, что скоро и она будет лежать в гробу, маленькая, сухонькая, и не сможет обменяться со мной улыбкой. Следом наступит и моя очередь утянуться в ту страну, где ничего не будет. В ту страну, где нас и до рождения не было.

— Мамочка, — успокаивал я ее, — ну зачем горевать? Вот уж глупости, горевать из-за смерти. Главное, что папа не мучился. Что он сказал на прощание?

— Поберегись, сынок, — в ужасе прошептала она, — у тебя сердце надулось, как бы не лопнуло.

— Я всем приношу несчастье, — сказала Таня в трубку. — Не надо было тебе со мной связываться.

— Ты ни при чем. Он давно, еще с весны, помирал.

— Хочешь, я мигом приеду?

— Нет, не хочу.

Дема ждал на автобусной остановке, на том месте, где мы обыкновенно встречались в пору увлечения бегами. Дема был в старых линялых джинсах и темной рубашке с короткими рукавами, с холщовой сумкой. Я показал ему бумажку с адресом.

— Ага, это вон в той стороне. Вон те дома, у гастронома. А где твоя машина?

— На стоянке у завода. Пошли?

По дороге я поподробнее рассказал ему об ограблении.

— Понятно, — заметил он. — Таких надо сразу душить, а потом с ними разговаривать.

Дом нашли быстро, сорок шестая квартира была на третьем этаже. Дверь с толстой, зеленого цвета обивкой, прошитой золотыми гвоздиками. Дема позвонил и зачем-то пригладил свои жесткие пряди. Нас разглядели в глазок, потом осторожный голос спросил:

— Кого надо?

— Мы к Эдуарду Петровичу, — сказал я.

— По какому делу?

— Из комитета. По поводу субсидий, — брякнул я. После заминки дверь отворилась. В проеме стоял мужчина лет тридцати, в его внешности не было ничего угрожающего или порочного. Светловолосый блондин в хорошо отглаженных брюках, бежевой модной рубашке и даже при галстуке.

— Я Эдуард Петрович. Ну что?

— Ты бы впустил нас, браток, — сказал Дема. В глазах молодого человека блеснул веселый огонек.

— Входите, если так хочется.

Дальше прихожей он нас все-таки не повел.

— Из какого же вы комитета?

— На вашей машине был совершен наезд, — сказал Дема, и вид у него был при этом как у заправского киношного сыщика. — Преступники скрылись, но за баранкой были не вы. Это нам известно.

— Туфту гоните, ребятки. — Теперь Ванько смеялся в открытую, и смех у него был хороший, дружелюбный, но Дема не любил, когда над ним смеялись. Без предупреждения он махнул колотушкой и нанес свой коронный удар справа. Ванько шмякнулся о стену, сполз по ней на пол и сел. Но присутствия духа он не потерял. Улыбка все так же светилась на его добродушном лице.

— А вот это напрасно, — сказал он и потрогал челюсть, как бы удостоверяясь, что она на месте. — Совсем не обязательно сразу драться.

— Вставай, — распорядился Дема. — Я тебя буду дальше бить.

В этот момент из комнаты выпорхнула девушка: юное создание в лосинах и спортивной маечке, но как бы и голая. Она так приятно выглядела, что ее хотелось немедленно потрогать.

— Мальчики, вы правильно поступили, — прощебетала она светским тоном. — Только, пожалуйста, не повредите ему чего-нибудь, он обещал на мне жениться.

Не спуская глаз с Демы, жених кое-как поднялся на ноги.

— Вам чего надо от меня? Словами скажите.

Я вежливо объяснил, что мы ищем парней, которые вчера ездили на его машине.

— Только и всего? К чему тогда весь этот цирк? Если вам понадобился Пятаков, с ним и разбирайтесь. И машина не моя, а его. Откуда у меня такая тачка?

— У Эдика ничего нет своего, кроме меня, — подтвердила девица. — Да и я, может быть, подберу себе более подходящего муженька, более обеспеченного. Мне вообще-то всегда нравились пожилые мальчики.

Дема поддался ее немудреным чарам.

— У нас с Евгением Петровичем денежек тоже не густо, — признался он. — Зато всандалить можем за милую душу.