Тетка помолчала, что-то обдумывая про себя, потом решилась:

– Хорошо, едем к ней!

Они долго ехали куда-то за город, сначала на маршрутке, потом на метро и еще на рейсовом автобусе. Дальше долго шли какими-то пустырями, заросшими лебедой и репейником, вышли к высокому бетонному забору и остановились у проходной.

«Городская психиатрическая больница № 4» было написано на табличке.

Из окошка выглянул мужик с красным носом и заругался: не вовремя, мол, явились, не пущу без пропуска. Тетка протянула ему что-то в кулаке. Мужик замолчал, как будто его заткнули, как прохудившийся кран, и открыл вертушку.

Они еще шли между больничными корпусами, потом свернули в липовую аллею и открыли дверь старого обшарпанного здания. Нянька мыла пол в длинном коридоре, с ней повторилась та же история: сначала крик, потом мятая купюра перекочевала из кулака в кулак, и их пропустили. На посту дежурной медсестры все прошло еще быстрее – с купюрой, но без крика.

Тетя Лера привела ее в палату и показала незнакомую худую женщину, сидевшую в инвалидном кресле.

– Это твоя мама, – сказала тетя. – Ты уже большая, ты должна понять. Мама болеет. Это неизлечимо.

Она смотрела на эту чужую женщину и не могла понять, как это возможно. Как этот совершенно посторонний человек с пустыми, равнодушными глазами может быть мамой? Женщина смотрела прямо перед собой, она даже не повернула голову к вошедшим. Тусклые, некрасиво отросшие волосы безжизненно свисали, кожа была бледной, землистого оттенка, как у людей, нечасто бывающих на свежем воздухе.

И вдруг губы незнакомой женщины шевельнулись, и она тихо, почти неслышно запела:

– Мама! – крикнула она, падая на колени рядом с креслом, и в груди ее как будто разорвался ком из колючей проволоки. Было больно, казалось, что кровь хлещет из ран, но она ощутила небывалое облегчение. За много лет она впервые вздохнула глубоко, чего не могла сделать с тех самых пор, когда пятилетним ребенком, вбежав в кухню, увидела распахнутое окно и погасшую газовую горелку.

Отмахнувшись от воспоминаний, она выкатила инвалидное кресло в коридор и прокатила до большого светлого холла. Навстречу им попалась совсем молоденькая девушка, почти девочка, с белыми, коротко остриженными волосами и пустым взглядом.

При виде этой девушки мама вдруг забеспокоилась, глаза ее заблестели, она протянула вперед тонкие, почти прозрачные руки и проговорила нежным, воркующим голосом:

– Доченька…

Она почувствовала укол в сердце и поскорее откатила кресло прочь, подальше от этой белобрысой девчонки, которая сумела пробудить в матери какие-то смутные воспоминания. Те самые, которые сама она пробудить не могла, как ни старалась.

Тогда, десять лет назад, когда тетя Лера привезла ее к маме, она резко изменилась. Она встрепенулась и ожила, она почувствовала прилив сил, прилив энергии. Теперь ей было для кого жить. Она не спорила больше с тетей Лерой, соглашалась на любую работу по дому, чтобы выклянчить у тетки какие-то деньги. Деньги нужны были для мамы.

Она ходила теперь в больницу каждую неделю. Приносила маме фрукты и сладости, сама аккуратно подстригла ей волосы, мыла ее, причесывала и даже красила глаза. Мама принимала ее заботы благосклонно, но никак не хотела признать, что к ней приходит родная дочь, и каждый раз встречала ее одним и тем же вопросом: «Мы знакомы?»

Лечащий врач сказал, что болезнь у мамы развивалась, надо полагать, еще до падения из окна и что она не связана с травмой.

– Но отчего? – спрашивала она. – Почему это случилось? Что послужило толчком?

– Кто же знает? Это, милая моя, не грипп, – вздыхал доктор, – в трамвае не подхватишь…

В свое время он уже расспрашивал дядю Геру, маминого двоюродного брата и самого близкого родственника, не считая, разумеется, дочки. Интересовался, не было ли в роду душевнобольных или сильно пьющих. Дядька на все вопросы пожимал плечами: он с сестрой не слишком дружил, разница в возрасте была большая, а дочку ее взял после несчастья к себе, потому что был от природы неплохим человеком. Опять же своих детей у них с женой не было.

Тетя Лера, как уже говорилось, была скуповата и карманных денег племяннице выдавала крайне мало. Она развила бешеную деятельность. У нее всегда хорошо шли языки, в их школе дополнительно к английскому еще был французский, и тетка скрепя сердце согласилась оплачивать факультатив. Она подрядилась делать домашние задания за Лариску Самохвалову, которая была туповата, и еще за двоих парней из класса. Она приносила продукты старушке-соседке и забирала себе мелочь – на мороженое, считала бабушка. Она выгуливала бульдога из квартиры напротив, потому что хозяева приходили поздно и пес невыносимо скучал в одиночестве.

Вернувшийся из командировки дядя Гера застал ее как-то рано утром за мытьем окон на лестнице. Она честно объяснила, зачем ей деньги. Дядька погладил ее по голове и дал пятьсот рублей, только просил больше не связываться с окнами: ни к чему это, еще вывалится…

Вечером дядя Гера с тетей Лерой поругались. Она не прислушивалась, в последнее время родственники часто скандалили, и ей это было неинтересно. Результатом этой ссоры стало то, что теперь тетка давала деньги на маму если не охотно, то без обычного нытья.

А потом случилась новая перемена в ее судьбе. Однажды, вернувшись из школы, она увидела у порога два чемодана. Дядя Гера метался по квартире, красный и потный.

– Вот! – в прихожую выглянула тетка, растрепанная, в халате с оторванными пуговицами и почему-то в шерстяных носках, хотя дело было летом. – Вот! Погляди на него, погляди!

Далее выяснилось, что дядя Гера не зря в последнее время так часто ездил в командировки. В далеком южном городе у него оказалась молодая любовница, которая забеременела и должна родить через три месяца. По этому поводу дядька в свои без малого пятьдесят срочно разводился с женой и переезжал к любовнице. Очень удачно, как раз там открылся филиал их фирмы, и дяде Гере предложили пост замдиректора. Он рассказал это племяннице, отводя глаза: не потому, что стыдился, как поняла она позже, просто он все уже для себя решил и выбросил прежнюю жизнь из головы.

– Ты, старый дурак! – орала тетка. – Ты что, всерьез думаешь, что эта… – в сердцах у нее вырвалось непечатное слово, – что она носит твоего ребенка? Да вас обмануть – раз плюнуть!

– Что же ты в свое время не обманула? – рыкнул дядька. Ему не понравилось, что любовницу обозвали неприличным словом.

Тетка ахнула и попятилась, как будто получила удар под дых. Что-то там у нее было не в порядке по женской линии, потому у них и не получилось детей. Шатаясь, она скрылась в комнате, а дядя Гера поманил племянницу на кухню.

– Видишь, как вышло, – вздохнул он. – Жизнь – штука сложная…