На что Вика исчерпывающе ответил:

— Далеко…

Вика Раскин со своей мамой (1947 г.).

3 февраля 47.

Саша:

— Мама, Галя моему папе ведь падчерица, а почему же он ее любит?

(Это всё народные русские сказки!)

* * *

Саша мается:

— Ну как же выходят замуж? Вика говорит, что далеко. Но как, как? Галя, скажи, как выходят замуж?

Галя (неохотно отрываясь от книги):

— Замуж? Очень просто. Встретятся, полюбят друг друга, поцелуются, на радостях попируют, вина попьют. Вот и получается — вышли замуж.

4 февраля 47.

Шура, не без намека, прочел Саше такие стихи: «Красная рубашка, синие штаны, никому плохие дети не нужны».

Уязвленная, Саша придумала в ответ:

Жарким шепотом говорила мне на ухо: «Как ты думаешь, папа догадается, что это — про него?»

* * *

Галя часто говорит о том, что будет писательницей. (Я говорила то же самое, когда мне было 9 лет.) На днях я нашла листок, на котором сверху было крупно выведено: «Пожар!» Насколько я могу судить, задумано, так сказать, большое полотно.

«Как-то летом стояла засуха, везде валялся (волялся) сухой мусор. У одного помещика (помещека) была хорошая усадьба. Сторожил ее сторож. И вот, в полночь, сторожу стало жутко и холодно. Он решил закурить. Сторож закурил папиросу и от нее упала искра. Но сторож ничего не видел. Он спал. Вдруг забили в колокол. Это запоздалый прохожий увидал пожар. Сбежалась молодежь (без мягкого знака). Подоспела скорая помощь, сторожа увезли…»

На этом рукопись обрывается.

* * *

Когда кто-нибудь приходит в гости, обе девочки словно с цепи срываются: орут, пристают, жалуются друг на друга: «Мама, Галя палец сосет!», «Мама, Саша ябедничает!», «Мама, Галя меня обзывает!», «Она сама меня обзывает!»

Отлупить их не могу — совестно перед гостем.

Попрошу тихим голосом — умолкнут на минуту, и снова.

Сейчас, вечером, когда Саша уже улеглась, я долго беседовала с Галей по всем этим поводам. Она смотрит довольно-таки недоумевающим взглядом и, кажется, искренно ничего не понимает.

10 февраля 47.

В квартире одна девушка по имени Мила избила свою старую тетку. Было много суматохи, звонили в милицию — Анисья Ивановна сидела у нас и плакала. Сегодня утром Саша проснулась, по обыкновению пришла ко мне, полежала немного, а потом задумчиво сказала:

— Мила — фашист!

Очень правильно.

* * *

Шура принес детям калейдоскоп. Первое, о чем спросила Саша, рассмотрев игрушку: «А как это можно испортить?»

У пушкиниста И. Л. Фейнберга Саша спросила (видя его благожелательное к ней отношение):

— Я вам нравлюсь, что ли?

Спросила без тени кокетства, очень просто и, видимо, с одной целью: установить истину.

* * *

Саша:

— Мама, ты не сердись, я хочу тебя спросить: чего ты выпучила глаза?

19 февраля 47.

Саша:

— Пирожные — это дети торта.

Она же:

— Папа, братья у всех бывают или только у хороших людей?

Читает уже довольно бегло.

* * *

Саша:

— Мама, подойди, я скажу тебе по секрету: я непременно буду волшебницей. И пусть папа не беспокоится, я сделаю так, что он снова станет хорошо видеть. Только ты пока ему ничего не говори.

22 февраля 47.

Уже неделя, как у Саши болит ушко. Извелась, плачет, плохо спит.

Шура прочел ей сказку об Оле-Лукойе. Теперь все мысли, все вопросы — о нем.

Саша:

— Мама, мне сегодня снился странный сон. Я лежу, лежу и вдруг мне снится, что вокруг земли — какой-то золотой песочек и все, даже маленький ребенок, а не только Оле-Лукойе, может так наколдовать, чтоб его можно было есть. И меня одна старушка угостила этой землей. И она была вкусная, как яблоко.

* * *

Саша:

— Мама, папа принес мне яблоко, и я хочу дать тебе половину: я же не какой-нибудь немец, чтоб ни с кем не делиться!

23 февраля 47.

Галя, возвратившись из школы, еще с порога:

— Мама, какое у тебя настроение? Если плохое, то станет хорошее. Была городская контрольная по арифметике, и я получила 5. Нам эти тетради не выдают, но я сказала Евгении Карловне: «Знаете, какое бы ни было у мамы хорошее настроение, если я приношу двойку, или тройку, у нее становится плохое настроение. Какое бы у нее ни было плохое настроение, если я приношу пятерку, у нее становится хорошее настроение. Поэтому мне очень хочется показать ей тетрадку. Конечно, она мне и так верит, но ей будет приятно посмотреть». И Евгения Карловна сказала: «Правильно!» и дала мне тетрадку. Вот, можешь посмотреть!

24 февраля 47.

Когда я болела, Саша подходила к телефону, давала справки о моем здоровье, а потом, повесив трубку, говорила: «Тебе велели кланяться!» и кланялась низко-низко, почти до самого полу.

Саша — мастер телефонного разговора. На все вопросы отвечает исчерпывающе. К примеру: «Папа пошел в “Новый мир”, мама купает старшего ребенка, а с вами говорит младшая дочь Саша».

Или: «Папа в “Литературной газете”, мама ушла в редакцию, Галя читает книгу, а тетя Нюра ставит пироги».

Поэтому, когда Шуре позже снова звонили из Мосфильма, то прежде всего спросили: «Как пироги?»

* * *

Саша:

— Мама, у зверей, у животных тоже 5 пальцев? А у фашистов неужели же, как у людей, — 5 пальцев?

Интересно, как она представляет себе фашистов?! Вроде Бармалея, вероятно.

25 февраля 47.

Галя гуляла — на Патриарших прудах, каталась на санках и подвернула себе ногу. Услышав, что это помешает ей завтра пойти в школу, отчаянно расплакалась. Шуру это безмерно удивило: он считает, что мечта каждого нормального ребенка не ходить в школу.

Вчера Саше было очень плохо. У нее болело ухо, она плакала. И, между прочим, жаловалась на то, что у Гали есть своя колыбельная, а у нее, у Саши — нет [А. И. Кулаковский, Галин папа, сочинял для нее песенки, в частности, колыбельную, где припев был: «Ты каковская? Кулаковская. Значит, спи». — А. Р.]. Несчастный Шура, который готов был на всё, чтобы утешить ее, тут же сел за письменный стол и немедленно накатал песню (на мотив Моцартовской «Колыбельной»), где есть такие строки: