Что же до коммунистов, их условно можно разделить на два течения: державников и марксистов-ортодоксов. Их обычно связывают с лидерами, и это мешает разобраться. Лучше попытаться из суммы их тезисов и призывов, довольно противоречивых, выявить их проект. Такой анализ бывает неприятен, но полезен.

На мой взгляд, ортодоксы исходят из упрощенной теории Маркса («советского марксизма»), идеализируют рабочий класс с его революционной сутью. Вот их схема: в России разыгрывается конфликт «дикого» капитализма периода первоначального накопления с рабочим классом. Задача – быстрее разжечь классовое сознание рабочих и повести их на борьбу испытанными методами. Все время зовут на политическую стачку при полном отсутствии какого бы то ни было ответа рабочих. При этом, как ни парадоксально, имеют в виду через классовую битву добиться именно продолжения советского проекта, неправильного с точки зрения марксизма. В этом противоречие: реставрацию советского общества пытаются осуществить методом, означающим его разрушение, его раскол на враждебные классы.

Державники же предлагают «отложить» классовую битву, сплотив на нынешнем этапе все патриотические силы, включая предпринимателей, для отпора антинациональным силам, которые пытаются расчленить Россию и превратить ее в сырьевой придаток. Они против обвальной приватизации, против дикого капитализма. Один секретарь КП РФ пишет: мы не зовем к оружию, но пусть людям платят нормальную зарплату и вовремя. Странная дилемма, вроде бузины и дядьки. Но главное, непонятно: если бы звали к оружию, то ради чего? И что значит нормальная зарплата? Ведь есть две нормы: или зарплата по труду (социализм), или зарплата по цене рабочей силы (капитализм). Судя по контексту, КП РФ соглашается на второе, и представляет это не как вынужденный компромисс при отступлении, а как нечто нормальное.

Следовательно, державники не ставят вопроса о восстановлении советского проекта, а принимают возможность «хорошей» рыночной экономики, при которой социальный мир а то и гармония будут достигнуты благодаря патриотизму, соборности и православию. Эта утопия противоречива даже в плане державности, ибо предприниматели-патриоты, если бы они и появились, оказались бы абсолютно неконкурентоспособны перед капиталистами-хищниками, вступившими в союз с иностранным капиталом. Реально эта утопия может служить лишь прикрытием для программы мирного наделения новой буржуазии собственностью и перехода всего проекта в коридор социал-демократии. Вроде того, как складывается социал-демократия в рабочем движении Бразилии. Державники даже не пытаются объяснить, каким же образом «рыночная» Россия сможет избежать ее переваривания мировой капиталистической системой и не превратиться в сырьевой придаток (пусть и с дешевыми атрибутами «великой державы»).

Но в обоих случаях главной силой видится рабочий класс. Ортодоксы даже восстановили лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (имея в виду пролетариев Запада, а не Нигерии). Это, по-моему, сродни упованию на Бога, на царя и на героя. Капитализм учел урок марксизма и Октября и нашел в себе силы изменить условия жизни своего потенциального могильщика, предложив ему выгодный социальный альянс. Так изменилось первое условие Маркса: пролетарий оброс собственностью, ему уже есть что терять, кроме своих цепей. И он уже завоевал почти весь мир – но в союзе со своей буржуазией.

В чем же этот альянс и что есть терять пролетариату Запада? Этот альянс – в совместной с буржуазией эксплуатации 80% населения Земли и их природных ресурсов. Это такие огромные средства, из которых буржуазия Запада смогла выделить некоторую часть, чтобы обуржуазить рабочий класс своих стран. По подсчетам, за счет этой перекачки средств эксплуатация рабочих Запада снижена на 40%. Но это колоссальная величина, без нее рабочие Запада материально жили бы гораздо хуже советского человека. Подкупленный и связанный с буржуазией круговой порукой грабежа рабочий класс в принципе не может быть революционным. Как только западный человек это осознал, коммунисты потеряли свою базу. Что они могут предложить своим рабочим? Реальную солидарность трудящихся? Но это означает отказ от той прибавочной стоимости, которую производят рабочие Нигерии и которая дарится рабочим Франции и ФРГ, означает их резкое обеднение. Коммунисты не отваживаются это предлагать, их призывы к солидарности поэтому фальшивы. Их солидарность – это кампании по сбору карандашей для детишек Кубы.

Изъяв из третьего мира средства на социальные программы в своих странах, Запад без труда навязал своим рабочим буржуазную культуру, то есть образ жизни. Рабочий хочет жить в принципе так же, как буржуа, пусть поскромнее. Один старый испанский коммунист сказал мне: «У вас в СССР было неверное представление о рабочих. На Западе рабочий – этот тот же буржуй, только без денег». Конечно, это преувеличение. Когда в Испании я попадаю в рабочие кварталы, я чувствую себя как в СССР. Улица Энгельса, улица Сальвадора Альенде. Женщины с тяжелыми сумками, у людей открытые, веселые лица, они очень доброжелательны. Здесь нет тоски и занудливости буржуазного квартала, где каждый старается представить из себя нечто большее, чем он стоит.

И все же рабочий вошел в то, что называется «средний класс» и живет так, как живут две трети населения. Буржуазии и не требовалось подкупать всех – треть остается в бедноте, и это даже необходимо. Вид бедности сплачивает благополучных. Какая же тут солидарность! Все это понимают, многие страдают – но что же тут поделаешь. А мир бедных на Западе вообще почти не известен. Редко приходится чуть-чуть к нему прикоснуться, и это как удар тока. Привез меня друг в Испании погостить в свою деревню. Вышли в поле, идет с речки старик с ведром. Друг говорит: «Это у нас в деревне красный». Поравнялись, друг говорит старику: «Эвенсио, ты у нас коммунист, а вот человек из Москвы». Старик испугался: «Что ты, какой коммунист, это ты слишком. Левый, это да», – и пошел дальше. Был он в республиканской армии, после поражения бродил, выполнял за бесценок самую тяжелую работу. Смог вернуться в деревню в конце 70-х, починил дом, работает на своем клочке земли, голосует за коммунистов. Вернулись мы в деревню уже в темноте, старик поджидает у своей двери: «Неужели сеньор из Москвы? И Красную площадь видели?». Потом я спросил у друга: что же старик в темноте к нам подошел, ведь все дома прекрасно освещены? Оказывается, не имеет ни света, ни водопровода – дорого. Задержался один бедняк в деревне, некуда больше идти. А где же остальные? По городам, по трущобам, там есть шанс хоть что-то заработать. Треть домов по деревням заколочены, а много поселков совсем пусты. Едешь ночью по малым шоссе – много деревень-призраков.

Есть ли классовая солидарность с третью отверженных? Я бы сказал, что классовой нет (или есть на уровне лозунгов). Родственная – пока да, родные не дают опуститься. Но если не удержался – попадаешь в совсем иной мир. Двойное общество! Еще четче это видно в «третьем мире». Вот Бразилия, это общество «двух половин». Его уже приходится контролировать террором, и в трущобах (фавелах) регулярно устраивают акции устрашения, пускают кровь в больших количествах. Повод всегда найдется. А рабочие живут пусть по европейским меркам бедно, но с известными гарантиями. И в постоянной войне с фавелами они, скорее, союзники буржуазии, чем отверженных. А Россия становится для мира одной огромной фавелой. Во всяком случае, такой образ создается западными СМИ. Можно ли сказать о рабочем классе и на Западе, и в Бразилии, что «им нечего терять, кроме своих цепей»? Считаю, что нельзя. И соединяться с пролетариями всех стран они вовсе не хотят.