присущий ему, заимствованный от солнца образ­ный язык, не остановились на этом. Они стали искать в сло­вах писания, не найдется ли там указания на страдающего, умирающего и воскресающего искупителя, как он предно­сился им в образе Христа.

Как раз у пророка Исайи, в 53 главе, есть замеча­тельное место об отроке Иеговы («ebed jhwe»), ко­торый добровольно берет на себя грехи людей, из-за их зло­деяний терпит муки и поношения и предается позорной смерти, хотя на нем не было никакой вины, а напротив, своею праведностью он оправдал многих. После смерти своей он «превознесен» богом и пожинает необычайную на­граду (53, 12).

Обычное понимание относило образ отрока божия к благочестивым во Израиле, которые своею богоугодною жизнью заглаживали общую греховность народа. Это ме­сто относили также ко всему Израилю, который страдает под чужим игом для спасения народов и, как «свет язычни­ков», как учитель всех народов, распространяет в мире истинное богопознание (Исайя 42, 6; 49, 6). Как избранный и возлюбленный богом народ, обыкновенно Израиль свое отношение к Иегове понимал как отношение дитяти к отцу и называл сам себя «сыном божиим». «Pais theou», т. е. от­рок божий (равнозначно с «hyios theou», т. е. «сын божий») является греческим выражением для еврейского ««ebed jhwe» у Исайи; но так называл себя также «праведник» у Псевдосоломона, который ставит себе в похвалу, что обладает истинным богопознанием, и этим навлекает на себя пресле­дования со стороны безбожников, терпит поругание и не­нависть и присуждается к позорной казни, но после своей смерти удостаивается от бога небесной славы. О благо­честивых людях, которые за свою праведность предаются смерти, в книге «Премудрость Соломона» говорится, что бог принимает их «как жертву всесовершенную» (3, 6). Но на­сильственная кончина праведника в Книге премудрости тем легче могла быть отнесена к отроку божию 53 гл. Исайи и рассматриваться как искупительная жертва в вышеуказан­ном смысле, что и в Вавилоне страдающий за грехи своего народа верховный жрец именует сам себя в песнях, которые обычно пелись при соответствующих обрядах, «отроком» и «чадом» своего бога.

Не скрывается ли за образом отрока божия у Исайи и праведника из «Премудрости Соломона» таинственное ука­зание на особенную личность, на «сына божия» или спаси­теля, игравшего выдающуюся роль в истории спасения Израиля?

У Исайи в гл. 49, 6 об отроке божьем говорится, как о том, кто должен восстановить колена Иакова и возвратить остатки Израиля: таковой считалась вообще роль ожи­даемого мессии.

Согласно гл. 42 и след. Исайи, Иегова сам стоял за своим отроком, своим «избранником», на котором было его благоволение.

В гл. 11 Исайи пророк рисует великолепие царства бу­дущего, в котором волк будет жить рядом с ягненком, барс будет лежать рядом с козленком, а телец и лев будут пастись вместе. Это место издавна привыкли относить к мессии. Там же можно читать и следующее в том же роде:

«Дух Иеговы сошел на него, дух мудрости и разума, дух совета и силы, дух ведения и страха божия».

Здесь также мессия изображается как тот, который будет судить бедных по справедливости и не­счастных земли по правоте.

Таким же образом говорится у Исайи в гл. 61, 1 и след.:

«Дух господа, Иеговы, на мне,

ибо Иегова помазал меня, чтобы благовестить не­счастным,

Он послал меня исцелять сокрушенных сердцем

и проповедовать узникам открытие темниц».

Были ли это действительно только слова Исайи? Не го­ворил ли здесь устами пророка скорее сам отрок божий, или «сын божий», на которого Иегова, как сказано выше, по­ложил дух свой, и которого он также называл своим при­званным провозвестником опасения, утешителем стражду­щих и избавителем удрученных? Но ведь в таком случае отрок божий, о связи которого в духе с богом говорится во всех приведен­ных местах, назван прямо и определенно «помазанником», христом или мессией!

И не говорится ли также об отроке божием у Исайи (53), 2 что он вырос пред Иеговой «как отпрыск из корня и как побег из земли сухой»?

Точно так же предвещает пророк Иеремия в гл. 23, 5: «Вот, идут дни, говорит Иегова, когда пробужден будет мною Давиду праведный отпрыск». У Захарии в гл. 3, 8 мы читаем: «Скоро дам я выйти отпрыску-отроку моему». И вообще «отпрыск из корня Иессеева» было обычным обозначением для мессии. В одной из вавилон­ских легенд о герое Ниниб последний называется «отпры­ском» с прибавлением: «отца своего я не знаю», т. е. с ука­занием на таинственность рождения героя.

Следовательно, мессианский отпрыск был тот же, что и таинственно рожденный отрок божий, а последний был не кто другой, как праведник Премудрости Соломона.

«Будем преследовать праведника, потому что он тяго­стен для нас», — такие слова влагает Псевдосоломон (2, 12) в уста безбожных. Греческий текст ветхого завета, так наз. Septuaginta, вместо «тягостен», применяет выражение «dyschrestos». Следовательно, праведник в действительности был «chrestos», т. е. принятым, благожелательным, нравствен­ным, добрым. Возможен ли более ясный намек на мессию пли Христа? Ведь слова «chrestos» и «christos» не только сходны в произношении, но и фактически в первохристианское время употреблялись Как равнозначащие. Выражая свой взгляд на отношение безбожников к праведнику, Псевдосоломон (2, 22) говорит, что их злоба ослепляет их «и не познали они тайн божиих».

Следовательно, тайна, божественная тайна была связана с праведником; с этим образом связывалось глубокое зна­чение, каковое открывается только благочестивому знанию или гносису. Действительно, не может быть никакого со­мнения в том, — доселе это только упускали из виду или ложно перетолковывали, — что во всех упомянутых местах об искупителе Израиля таинственно говорится, как о добровольно страдавшем и умершем за греховное человечество бо­жественном спасителе в смысле страдаю­щих и умирающих богов язычества.

Какой же смертью умер отрок божий?

Указание на это думали найти в Книге премудрости Соломона, где (2, 20) говорится, что враги праведника при­судили его к позорной смерти. Что иное можно разуметь под этим, как не смерть на древе казни, к кото­рой обычно присуждались рабы и уголовные преступники. Так и у Платона в его «Государстве» высшая мера страданий, которым подвергается праведник на земле, заключается в смерти на древе. А под этим понимали вообще не что иное, как повешение осужденного на виселице, которая обыкно­венно представляла собою столб с положенной на нем пере­кладиной (может быть, в виде греческой буквы «тау»), с чем согласовалось то, что и Аттис с Марсиасом также, по-видимому, умерли как повешенные боги, и что в столбе Ози­риса также