Но – увы! – это блаженное состояние продлилось недолго! Я содрогнулась всем телом, потому что расслышала голосок Трины. Бедняжка жаловалась на певучем финском наречии, которое я теперь почему-то понимала…

– Ты меня убила, Анжелика! – говорила бедная Трина. – Но почему теперь меня так мало в этом теле?..

Я упала на постель и оцепенела. Я не ощущала моего тела, моих рук и ног…

А между тем слабый голосок Трины был заглушён другим женским голосом. Сама не знаю отчего, но я тотчас поняла, что отныне именно этот голос будет одним из главных голосов моего внутреннего мира!

– Замолчи! – сказал этот голос Трине. И та послушно смолкла.

Этот женский голос был звучным, грудным, молодым и казался вполне разумным. Я с трепетом ожидала, что же он скажет. Но вдруг, вместо разумных слов, я услышала в своем сознании дикие вопли ужаса.

– Зачем?!. – выкрикивала женщина. – За что?! Разве я не мать одного из них? О, подлые подлые, проклятые!..

Внутреннее «я» Анжелики попыталось вмешаться:

– Успокойтесь, милая! Прошлого не вернешь. Нам остается лишь примениться к обстоятельствам…

– А ведь один из этих мерзавцев – мой родной сын! – вскричала она.

– У меня тоже есть сын, и не один! – отвечала Анжелика, то есть я сама! – Успокойтесь! Мы, вероятно, находимся внутри вашего тела? Кто вы? Как ваше имя?..

Она продолжала отчаиваться, и я чувствовала ее отчаяние именно как ее отчаяние. Но в то же самое время ее отчаяние парадоксально было и моим отчаянием…

– Ты знаешь, где мы находимся, то есть, что это за дом? Дом Брюса в Лефортове?

– Да, это его дом, – отвечала она неохотно. И я поняла, что ей просто-напросто не хочется успокаиваться. Я подумала о том, как же следует общаться со своими соседями по внутреннему миру!

– Давайте поговорим! – начала я. – Ведь я не знаю вас! Кто вы? Я когда-нибудь видела вас? Давайте поговорим! Нам ведь никуда друг от друга не деться…

Внезапно я поняла, что, когда я говорю с ней, ей трудно предаваться отчаянию. И я продолжала нанизывать вопрос за вопросом на невидимую нить нашего странного общения:

– .Кто вы? Что вы? Я видела вас прежде? Как вас зовут? Вы не хотите рассказать мне о себе?.. – Я спрашивала и спрашивала, не гнушаясь повторениями…

И она несколько успокоилась. Я не могла видеть ее лица, но голос ее был мне смутно знаком. Я почему-то представляла ее себе молодой, стройной девушкой; почему-то в костюме немецкой служанки… Молодая девушка, она насупилась и медленно приходит в себя после приступа отчаяния…

– Меня зовут Лейла, – сказала она.

– Прелестное имя, – откликнулась я ласково и с готовностью. – Это, кажется, восточное имя?

– Да, – бросила она коротко.

Я понимала, что разговор не должен прерываться.

– Вы близко знаете Брюса? – спросила я.

Теперь она, похоже, и сама поняла, что лучше беседовать, нежели предаваться бурному отчаянию.

– Я узнала Брюса, когда Чаянов и Брюс познакомились на русской службе. Да, я была любовницей их обоих…

– Они дурно поступили с вами! – вырвалось у меня невольно…

Вот это была неосторожная фраза.

– Дурно поступили?! – переспросила она. И повторила: – Дурно поступили!..

Я подумала, что сейчас она опять закричит, запричитает. Так оно и случилось.

– Мерзавцы! – кричала она. – Мерзавцы! Подлецы!.. Родную мать! Родную мать!..

– Чья же вы мать? – поспешно перебила я. – Господина Брюса или господина Чаянова?

– Я – мать части сознания Чаянова, – сказала она просто… И мне снова показалось, что она была прежде молодой девушкой и что сейчас она всхлипнула. Я искренне жалела ее. В конце концов мы обе теперь сделались частью одного существа!..

– Возьмите себя в руки, успокойтесь! Спокойствие – это единственное, что нам с вами остается!

Она продолжала рыдать внутри моего сознания.

– Лейла! – внезапно догадалась я. – Ты, должно быть, впервые оказалась в таком положении?

Да, несомненно она снова всхлипнула. Я терпеливо ждала ответа.

– Нет, – пробормотала она, – это происходит не в первый раз. Но вы… ты… еще не знаешь… не знаете, как это ужасно!..

Для меня это впервые, – решилась возразить я, – и не могу сказать, чтобы мне сейчас было хорошо! Если с тобой, Лейла, это происходит не впервые, то будь же внимательна ко мне, просвети бедняжку, для которой все происходящее в новинку!.. – И проговорив сию тираду, я не удержалась от легчайшего смешка…

Лейла также начала успокаиваться, я это чувствовала.

– Подлецы! – снова сказала она, но в ее голосе уже не слышалось отчаяния.

– Разумеется, Брюс и Чаянов не могут считаться людьми высокой нравственности, – поддержала я мою собеседницу, – но мне отчего-то кажется, что и мы с вами, милая Лейла, не самые нравственные в мире особы!..

А надо сказать, я все еще не понимала, на каком языке мы ведем беседу…

– Вы… ты, Лейла, говоришь по-французски? – спросила я.

Она окончательно успокоилась.

– Будем на «ты»! – решительно сказала она. – А что касается языка, на котором мы говорим, то теперь это не имеет значения! Мы всегда будем понимать друг друга!..

В этот момент я услышала тихий голос… да, голос несчастной Трины!.. Она несомненно на что-то жаловалась на своем родном финском диалекте…

– Замолчи! – нетерпеливо прикрикнула на нее Лейла.

Трина покорно смолкла.

– Лейла! – заметила я. – Однако я не понимаю сейчас слов Трины.

– Ты не всегда будешь понимать ее, а она не всегда будет понимать нас! Но с течением времени и она привыкнет. Она, видишь ли, в отличие от нас с тобой, действительно добродетельное существо…

Мы обе невольно посмеялись над бедняжкой Три-ной, но я скоро опомнилась и обратилась к ней:

– Трина! Милая! Не думай, будто я хочу дурно относиться к тебе. Теперь все мы обретаемся в одном и том же сознании и должны ладить друг с дружкой! Я только попрошу тебя помолчать, покамест Лейла расскажет нам кое-что любопытное! В конце концов, наша с Лейлой беседа несомненно будет полезна и для тебя!..

Я говорила по-немецки, чтобы Трина наверняка поняла меня.

И она действительно поняла и смолкла. Меня уже забавляла сложившаяся ситуация.

– Лейла, – попросила я дружески, – расскажи мне все как есть! Что же все-таки случилось? И почему с нами Трина?..

И моя собеседница начала свой рассказ!

– Анжелика, ты немного знаешь меня! Вспомни темнокожую девушку, которая тебе прислуживала! Это я. Однако ты вздрогнула, ты готова прийти в отчаяние! Я понимаю тебя! Кому захочется оказаться темнокожей арапкой в обществе белокожих людей, относящихся к людям иного цвета кожи в лучшем случае пренебрежительно, а в худшем – злобно и жестоко. Но ты, Анжелика, не должна волноваться. При свете свечей или при солнечном свете ты легко убедишься в том, что кожа твоя осталась светлой. В этом, собственно, и заключается суть эксперимента, предпринятого гнусными Брюсом и Чаяновым. Впрочем, подобные эксперименты они пытались проводить и прежде, однако же впервые рискованный опыт увенчался удачей! Теперь, Анжелика, твое сознание обретается в моем стройном молодом теле, но поскольку в процессе проведения опыта была использована кровь бедной Трины, в результате возникло совершенно новое существо! Теперь и мое, и твое, и достаточно значительное число других разумов обитают в совершенно новом теле! Такого не случалось еще никогда! Я сказала, что это мое тело, но ведь это не совсем так, или, вернее, это совсем не так! Да, пропорции твоего нынешнего стройного девичьего тела напоминают мои, но все же не совсем мои. А что касается лица, то ведь подобного лица прежде не бывало на свете! Впервые желание, давнее желание Брюса увенчалось полным успехом! Впервые в результате опыта произошло не просто переселение, перемещение человеческого сознания из одного тела в другое, но вследствие слияния нескольких разновидностей крови возникло совершенно новое тело, новое лицо… В сущности, Брюс погубил тебя, погубил мадам Аделаиду, госпожу де Пейрак, герцогиню де Монбаррей! Он принес в жертву своим естественно-научным интересам и увлечениям и меня, и тебя, и Трину… Но теперь уже поздно оплакивать нашу участь, поздно стонать и жаловаться. Несчастье свершилось. Для тебя, Анжелика, оно свершилось в первый раз, но я испытываю подобное не впервые.