— Поймите же, я не делаю мёртвых фотографий. Я — художник, мастер художественной фотографии. В моих работах только жизнь, только радость жизни. Извольте взглянуть на эти портреты, — он кивает на ящик.

Отдыхающий начинает переминаться с ноги на ногу, потом растягивает рот до ушей.

— Всё не то, — вздыхает фотограф, достаёт из кармана журнал «Крокодил» и начинает громко читать анекдоты. Отдыхающий хватается за живот, хохочет на весь пляж, фотограф бросается к фотокамере, но не щёлкает, ждёт, когда «натура» немного успокоится. Отдыхающий ещё долго всхлипывает и вытирает слёзы, а потом вдруг мгновенно вытягивается, и его лицо каменеет. Фотограф снова вздыхает, смахивает капли пота, снова принимается читать какую-нибудь историю. Измучив и себя, и свою жертву, фотограф наконец находит среди анекдотов как раз то, что нужно: историю, после которой отдыхающий не впадает в истерику, но всё-таки и не выглядит мрачным.

На пляже около причала сидит матрос. Он то и дело подходит к швартующимся катерам и помогает женщинам сходить по трапу, а детей берёт на руки и, описав в воздухе дугу, ставит на причал. Матрос продаёт какие-то морщинистые золотисто-жёлтые плоды.

— Что это такое? — спрашивают любопытные.

— Маклюра, — отвечает матрос. — Ядовитый плод.

— Кто же у вас их покупает?

— Никто!

— Зачем же тогда продаёте?

— Авось найдётся чудак, купит.

Действительно, находятся чудаки, покупают.

— Только не вздумайте их пробовать, — грозит матрос. — Сразу фьють! — Он смеётся и показывает на небо.

Во второй половине дня на пляже появляется толстуха — оперная певица. Она медленно вышагивает в махровом халате, негромко что-то напевает и раскланивается со всеми направо и налево. За певуньей семенит эскорт слушательниц. Дойдя до середины пляжа, певица сбрасывает халат, потягивается и входит в море. Поклонницы тоже лихорадочно раздеваются и спешат за ней. Доплыв до буйка, певица во весь голос распевает арии — укрепляет голосовые связки. Слушательницы кружат вокруг неё, время от времени аплодируют и стонут от восторга.

По вечерам на прибрежных улицах стоит жар — от разогретой за день листвы, раскалённых камней и асфальта струится горячий воздух. Но иногда с моря тянет ветер, и тогда, если идти по ветру, кажется, плывёшь в прохладной реке. По вечерам в колючем кустарнике и в листве деревьев, над домами и над тропами слышен звон. Это трещат цикады. Вечером на набережной зажигаются огни ресторана «Приморский», к нему стекаются местные завсегдатаи и отдыхающие, а около парикмахерской на лавках усаживаются старики — они курят трубки, обсуждают последние новости, рассматривают гуляющих. В соседних тускло освещённых дворах женщины полощут бельё, над жаровнями коптят кефаль и ставриду, мужчины играют в нарды… и повсюду, в каждом проулке, хихикают парочки.

Я снова в Батуми, снова у прежней хозяйки — впереди целая неделя беззаботного отдыха. Снова по утрам я брожу по пляжу, а ночью сплю в саду на соломе, прямо под открытым небом. Рядом посапывает пёс Курортник. В обязанности Курортника входит гонять дроздов с виноградника, но он целыми днями вымогает у отдыхающих конфеты. Ужасно их любит. Наестся конфет и спит в тени деревьев до вечера, пока жара не спадёт. Проснётся, обходит кафе — клянчит новые сладости. В столовые не заходит.

По столовым ходит другой пёс — Шторм. Шторм здоровенный и злой — чуть что, сразу хватает Курортника за загривок — не терпит, когда тот появляется в его владениях. Но сам в кафе иногда заглядывает.

Каждое утро мы с соседом Генкой отправляемся ловить бычков. У Генки два кривых удилища из орешника. Одно он даёт мне. В Батуми каждый мальчишка в душе моряк. Каждый третий — обладатель тельняшки. Генка тоже носит драную выцветшую тельняшку и ходит босиком по острым камням — хвастается загрубевшими подошвами. Долго сидеть с удочкой Генке надоедает; как только он вылавливает на несколько рыбёшек больше меня, тут же бросает удилище, скидывает тельняшку, разбегается и прыгает в воду. Немного поплавает, заберётся на волнорез, разляжется на камнях. «Скоро поступлю в морское училище, — скажет. — Окончу — и прощай, Батум!»

Часто с нами на рыбалку ходит Алёнка, внучка сторожа на виноградниках, загорелая голубоглазая девчонка; её коленки в ссадинах, а на платье пятна от ягод шелковицы. Как-то я вернулся из похода по окрестностям, сижу на крыльце, отдираю колючки от одежды, высыпаю песок из ботинок, вдруг подбегает Алёнка и садится рядом.

— Дядь Лёш, расскажи что-нибудь!

— Что?

— Какую-нибудь сказку.

— Ну слушай.

Я начал рассказывать Алёнке сказку про теремок, но она сразу меня перебила:

— Эту я знаю.

— Ну хорошо, а эту знаешь — как коза ушла на базар, а потом волк съел козлят?

Алёнка поморщилась:

— И эту знаю. Расскажи какую-нибудь новую.

— Новую? — пробормотал я и стал вспоминать. Потом решил сам что-нибудь придумать. Думал-думал, но так ничего и не придумал. А Алёнка сидит рядом, смотрит на меня, улыбается, жуёт травинку.

— Эх ты, ни одной новой сказки не знаешь! — она встала, протанцевала что-то. — Ну, может, ты хоть в камни умеешь играть?

— В камни? Это как?

Алёнка засмеялась:

— Иди сюда, я тебя научу.

Алёнка нашла на земле несколько голышей, потрясла их в ладонях и подкинула в воздух. Камни упали недалеко друг от друга.

— Вот видишь? Нужно дотянуться до камня, и всё! — объяснила Алёнка. Села на корточки, положила ладонь на один голыш, пальцами достала другой. — Всё! Я дотянулась! Тебе щелчок! — Она встала и приготовила пальцы. — Нагнись-ка!

Я нагнулся, и Алёнка щёлкнула меня по лбу. И засмеялась.

— Теперь ты кидай!

Я подкинул камни высоко, и они разлетелись в разные стороны. И понятно, я недотянулся. Алёнка снова засмеялась, собрала камни и снова их подкинула. Чуть-чуть от земли. Снова дотянулась, и я снова получил щелчок. Так мы играли, пока Алёнка не отбила пальцы о мой лоб. Тогда она вздохнула:

— Ну хватит! Ты всё равно не выиграешь!

Мы сели на крыльцо.

— Дядь Лёш, а ты видел лешего?

— Нет, не видел. И никто не видел, потому что его не бывает.

— Бывает! Вот кто нацепил тебе колючек на штаны?.

— Сами прицепились.

— Сами! Скучный ты, дядя Лёш, какой-то, — Алёнка поджала губы. — Никого не видел, и сказок не знаешь, и в камни играть не умеешь. Вот мой дедушка всех видел. И лешего, и домового. Дедушка всегда мне рассказывает про них. Хочешь, приходи послушай.

— Ладно, приду.

С Алёнкой мы познакомились в день моего приезда. Я сидел у кромки воды, как вдруг ко мне подбежала какая-то пигалица и, уставившись на мою бороду, насмешливо заявила: