– Сын ее умирал тоже мучительно, но в таких позорных обстоятельствах, с какой-то проституткой и ее детьми, за городом, довели дом до разрушенного состояния, превратили красивый дом, в котором мы все когда-то вместе жили, в клоповник, со свалки понатаскал вещей, там бомжи и воры жили, гнали брагу и бензин пили… Ужас!

Я сидел как приклеенный, меня сковал паралич, так я был поражен. А он, забыв обо мне совершенно, продолжал:

– …после смерти ее сына всё это не закончилось… Дом она не могла заполучить, потому что наследник… (то есть я, наследник, он меня имел в виду)… сын его, натворил чего-то, проворовался или ограбил кого-то, еще тот был, в розыске числился, бегал по заграницам, прятался, его искали и менты, и бандиты, в газетах портрет его был, по телевизору показывали, к нам тоже звонили, черт знает что, все нервы выели… короче, бабуля не могла получить дом, не могла продать, навести в нем порядок, там продолжали жить какие-то уголовники, свалочные бродяги, притон-бункер сделали себе… а потом нашли выход из положения, снова объявили внука ее в розыск, заново стали искать, ну и полгода ждали, не нашли, и тогда она получила дом, продала его, и мы наконец-то вздохнули, купили эту квартиру – я тоже существенную внес лепту – и зажили по-человечески. Так что во всех отношениях, не считая болезни, она прожила последние годы в достойных человеческих условиях…

С похорон я ушел. На поминках не был. Я шел вдоль дороги… сворачивал на тропинки… всё не мог выпустить злость, в голове вспыхивали слова этого кретина… первому встречному миссионеру он рассказывал о моем отце!.. обо мне!.. да кто он такой вообще, чтобы что-то о нас говорить?!. Что он знал?.. кроме падения моего отца, он ничего не видел!.. он не знал его… а меня?.. да что он знал обо мне?..

Бродил по дорожкам, сидел на скамейках, разговаривал с птицами, кошками, деревьями… Ковылял вдоль шоссе, и оно не кончалось: машины летели, и не было им счета. Сидел в придорожных барах, пил портер, черный, как моя злоба, мутный, как моя печаль, пряный, как моя похоть, нескончаемый, как моя обида на весь мир и всё человечество. И снова шел, шел…

– Ничего, – сказал Сулев, – кем бы эти миссионеры себя ни считали, все мы в Эстонии мормоны.

Я удивился, и он мне рассказал, что в начале девяностых мормоны предложили бесплатно помочь муниципальному архиву сделать дигитальную копию переписи населения страны. Работники архива и правительство с радостью согласились, так как в те времена компьютеров было мало, денег у молодого эстонского правительства тоже было мало, специалистов не хватало, кроны еще в достатке не напечатали – 1993 год: даже мыла не было – правительство согласилось: пусть мормоны помогут, сделают фотокопии и конвертируют все эти архивные материалы в цифру, – раз уж бесплатно!

– Ха-ха-ха! – смеялся Сулев, не в силах договорить. – Ха-ха-ха… – Наконец успокоился, закончил: – Мормоны помогли, а через некоторое время кое-кто сопоставил даты и увидел, что примерно в те же дни организация мормонов увеличилась приблизительно на столько же членов, сколько жителей было в Эстонии к 1993 году. Они просто-напросто крестили архивные списки! Всех жителей Эстонии разом! Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха!!!

Мы долго ржали до дурноты, наши сигареты потухли. Надо было немедленно чего-нибудь выпить, но Сулев завязал. Решили дунуть. Поехали к «Черному лебедю». Он быстро взял, и поспешили к нему – зависли на несколько недель.

Когда я видел его последний раз, он только начал писать свой роман. За пятнадцать лет он не намного продвинулся: был всё еще в процессе составления плана. С гордостью показал наброски. Теперь он писал в компьютере, там были синопсисы всех глав и список действующих лиц. Но никак не шло. Денег, как всегда, не хватало, приходилось зарабатывать поденщиной: Сулев писал музыкальные рецензии, подыгрывал там и тут, переводил.

– Даже не знаю, что трудней: рецензировать или переводить, – с застенчивой улыбкой сказал Сулев. – Казалось бы, обычная рецензия, плевое дело, но не тут-то было! Музыканты у нас почти все знают друг друга, и так получается, что меня часто просят написать знакомые о каком-нибудь их новом альбоме, и плохо писать, даже если альбом и правда неудачный, как-то неловко, – вот и мучаешься, думаешь дольше обычного. Переводить тоже трудно, я перевожу с английского на эстонский, пока только три романа перевел. Любовные романы, с цветными обложками. Совсем одинаковые сцены и такой простой язык, но я и тут с большим трудом справляюсь. Редакторы мною не очень довольны. Последний раз произошел большой конфуз. Я как-то незаметно для себя пропустил целых две страницы. Видишь ли, я переводил с книги, я по книге ориентировался, страницы слиплись, и я перескочил – в любовных романах всё время одно и то же, вот я и не заметил… В общем, после этого я решил, что переводы не для меня. Тут нужен кропотливый, дотошный человек, а я не такой, у меня всё время музыка в голове…

– Да, я понимаю, переводить – не для меня тоже. Я в основном пишу сам, я уже и книги перестал читать: зачем их читать, когда сам пишешь, правда?

– Да, да! А что ты пишешь?

– Ну, у меня такой странный вкус, я давно понял, что в мире нет таких книг, которые меня целиком и полностью устраивают. Читаю Беккета, и всё там хорошо, но – всё равно – недоволен Беккетом. Читаю Достоевского, и недоволен им! Потому решил, что пора самому написать такое, чтоб потом читать и всем быть довольным. Нужна гармония в душе, понимаешь?

– Конечно!

– Ну, вот я и пишу такой роман, в котором всё будет как мне угодно: маленький городок, персонажи бегают туда-сюда без всякого смысла, сплетничают, отравляют друг друга, крадут друг у друга всякие безделушки, подсовывают их знакомым, чтобы всех перессорить, подслушивают, наушничают, короче – мышиная возня, обычная мышиная возня, именно то, что мне нравится…

– Я тебя понимаю. Это похоже на нашу жизнь. На моих знакомых и соседей. Всё точно так же, как в той дурацкой общаге, которая была в бывшей гимназии, помнишь, я тебе рассказывал?..

– Да, конечно, помню! Вот, думаю, что скоро закончу… Честно говоря, уже закончил…

– А я свой роман никак не закончу, меня мой знакомый издатель подгоняет: давай заканчивай, сколько можно писать, десять лет пишешь… Слушай, если у тебя готов роман, давай я его дам почитать моему издателю, он читает по-русски, может, переведут на эстонский… Знаешь, в Эстонии очень ценятся местные авторы, каждая рукопись на вес золота! Дашь почитать?

– Обязательно! Ты меня очень обрадовал! Обязательно дам. Только его надо бы дошлифовать…

– Зачем? Присылай так. Всё равно никто не догадается, если что-то там не так. Ты – автор, значит, ты решаешь, как должно быть. К тому же критиков у нас хороших нет, да и не угодить им. Бывает, прочитаю роман, в восторге, а критики ругают. Или наоборот: хвалят какую-нибудь чепуху! Так что не надо шлифовать. Они того не стоят… Если что, Дерриду с Делезом подтянут, еще на кого-нибудь сошлются, – лишь бы показать эрудицию.

– Это точно.

– А на русском его не собираются напечатать?