— А ты запей их глоточком водочки — проскочат как миленькие.

— Камилла после тебя приедет?

— Прямо по пятам, как обычно. Ждите ее где-то через неделю или даже раньше. Она позвонит.

— Когда-нибудь, святая Люси, когда все это кончится и выйдет на свет божий, тебе и впрямь будут поклоняться как святой.

— Мне бы хотелось сделать для вас еще больше.

— Ты и так спасла уже столько людей!

— А вы, согласившись на это, тоже спасаете жизни человеческие.

— Тут ты права. — Он смиренно сложил руки на груди. — Меня тоже в раку потом положат. А когда-нибудь мой профиль отчеканят на четвертачке. Мне памятники будут ставить, назовут моим именем университеты, улицы, больницы! Как думаешь, а если в мою честь сделают национальный праздник, это не слишком будет?

— Тебе не терпится стать национальным праздником?

— Нет, ты мне честно скажи, что ты об этом думаешь? Это не перебор?

Люси рассмеялась и звонко чмокнула его в лоб.

На обратном пути в Парамус Люк и Люси молчали. Она очень устала, а он пытался переварить то, что увидел за день. Они решили встретиться через часок, чтобы немного прийти в себя, переодеться и хоть несколько минут вздремнуть. Пообедать они собрались в придорожном ресторанчике рядом с мотелем. Люк выбрал бифштекс, а Люси — креветки с макаронами. Она так наговорилась за день, что была рада молчанию Люка.

После обеда Люк проводил Люси в гостиницу, потом пошел в бар, находившийся по соседству. Люси какое-то время смотрела телевизор, потом, когда уже не было сил бороться с усталостью, она выключила его и юркнула под одеяло.

Вечером ей не давал уснуть шум машин. Она так и не смогла заснуть, прислушиваясь к гулу грузовиков, взвывшей вдали сирене, бесконечно проносившимся за окнами машинам. Неожиданно раздался стук в дверь. Она посмотрела в глазок, увидела клерка мотеля и впустила его в комнату.

Какое-то время клерк мерил комнату шагами.

— Вообще-то я не знаю, — неуверенно сказал он. — Такого просто не может быть.

Она видела, что он чего-то боится, но девушку это не удивило, потому что разум каждого пациента поначалу восставал против любого лечения, проходившего не в привычных больничных условиях. Но ее пациенты были отчаявшимися людьми, хватавшимися за любую соломинку ради спасения жизни, и потому единственное, что она делала, заключалось в том, чтобы помочь им от отчаяния преодолеть эту бесполезную логику.

— Я не собираюсь вас ни к чему принуждать.

— Я себя так чувствую, будто какой-то шарлатан хочет мне впендюрить целебное снадобье от всех болезней.

— Никаких снадобий, Эван. И еще хочу довести до вашего сведения, что я здесь никому ничего не собираюсь впендюривать. Или вам это недоходчиво растолковали?

Люси показалось, что человек он был желчный, в чем-то даже злой, готовый умереть, грозя кулаком небу. Надежда на продление жизни и возврат здоровья его как будто даже немного расстроила. Он не очень представлял себе, как реагировать на эту новость и как себя вести.

В конце концов мужчина встал, его обрюзгшее грушевидное тело бессильно обмякло, было видно, что он одновременно отказывается поверить в чудо и страстно его желает. Но разве случаются такие чудеса?

— Мне трудно в это поверить, — произнес он.

— Вы же уже пришли сюда, в мою комнату. Дайте слово, что не станете болтать лишнего, Эван, и все изменится.

— Так вы не знахарка, которая лечит притирками и примочками у себя на кухне? Разве не об этом шла речь?

— Я представляю международную фармацевтическую корпорацию с оборотом в миллиарды долларов. То, что мы с вами будем делать в этой комнате, незаконно, и, если кто-нибудь об этом узнает, меня упекут за решетку, не говоря уже о руководстве компании. Мы занимаемся исследованиями, связанными с укреплением иммунной системы. Вы, конечно, можете годика полтора подождать, пока наши средства пройдут апробацию и получат официальное разрешение, хотя, кто знает, доживете ли вы до того времени? Или можно начать лечение вашего недуга прямо сейчас. Уже сегодня. Я устала, Эван. Весь день я спасала людям жизни. Так что вы мне по этому поводу скажете?

Плечи клерка поникли, нижняя губа подрагивала.

— Я согласен, — покорно ответил Эван.

— Хорошо. Тогда мне надо сделать вам анализ крови. Потом я разработаю для вас оптимальный курс лечения. После этого сделаю вам укол, от которого на какое-то время вам станет не по себе. Все сегодня жаловались, что от этого укола становится хуже. А потом я скажу вам, что, когда и сколько надо принимать, и вы должны будете неукоснительно следовать моим указаниям.

— И это все? Я ничего не буду вам должен?

— Когда эти лекарства появятся на рынке, они будут стоить целое состояние. А если вы начнете лечение сейчас, оно навсегда будет для вас бесплатным. Кроме того, это ваш единственный шанс остаться в живых.

Этому мужчине, вынужденному работать в занюханном мотеле, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, лишившемуся профессии, надеющемуся хоть ненадолго продлить собственное существование, нужно было какое-то время, чтобы свыкнуться с мыслью о возможности спасения. Ей и раньше часто доводилось такое видеть.

Он сел рядом с девушкой.

— Если бы я не работал в этой зачуханной дыре, мы бы никогда с вами не встретились.

Люси коснулась рукой его плеча.

— Никаких гарантий я вам дать не могу, — сказала она, — но все, кого я лечу, либо стали чувствовать себя лучше, либо, по крайней мере, их состояние не ухудшилось. От вас требуются только две вещи: разрешать моим коллегам вести за вами наблюдение и держать рот на замке.

— Согласен.

— Что вы сейчас принимаете?

Он покачал головой.

— Ничего. У меня ни на что нет денег. И потом, разве это что-нибудь изменит?

Теперь он был совсем не строптивым клерком, каким казался вчера. Люси даже подумала, что Эван вот-вот расплачется.

Она положила его руку себе на колени и протерла кожу смоченным в спирте кусочком ваты.

— Ну ничего, — почти шепотом сказала она. — Вам надо привыкать к мысли о том, что все снова еще может быть хорошо.

— О Господи, — простонал мужчина, из глаз его потекли слезы. — Боже мой…

— Тише, не разбудите других постояльцев. И помните, сначала вы почувствуете слабость, и какое-то время вам будет не по себе. Но это нормально.

— Вот уже год, как я и слабость чувствую, и мне не по себе, но это самое лучшее из всего, что я испытываю.

Он попытался улыбнуться сквозь слезы. Когда она брала у него кровь, мужчину било мелкой дрожью.

— Надо же! — сказал он. — А я-то думал, у меня уже вообще крови не осталось.