В его успехе есть, судя по всему, помимо мальчишеского очарования, другой элемент, что подтверждают два его бывших любовника. Джеймс Лис-Милн поведал: «Стюарт Престон рассказал мне, что Гай Бёрджесс обладал достоинством, которое надо было видеть, чтобы поверить. Это было секретное оружие его очарования. Любой обладатель такого достояния был обречен на успех. Да, сказал я, но ведь не с любым человеком. Нет, с любым, сказал С. Он наверняка был очень грязным, сказал я. Очень, подтвердил он[254]. А Брайан Ховард признался Гарольду Эктону, «что его достоинство имеет гигантские размеры. Настоящая громадина. Этим можно объяснить его успех в некоторых сомнительных кругах»[255].

«Бёрджесс находил любовников среди представителей всех социальных категорий, писал его советский куратор. Он явно предпочитал водителей грузовиков и других рабочих. Им он, как правило, платил за секс. Ему нравилась их компания, и он нередко подвергал их безжалостному допросу о том, как они справляются с депрессией»[256]. Представляется интересным, что, несмотря на его желание доминировать и контролировать все, по признанию его постоянного партнера, в любви он предпочитал пассивную роль. «Ему нравилось, чтобы его трахали, как женщину»[257].

Хьюит не писал о садомазохистских тенденциях Бёрджесса, которым он часто потворствовал в поездках. В августе 1937 года, к примеру, Бёрджесс в составе группы, куда входил Брайан Ховард, был в Зальцбурге, где вся компания нарядилась в ледерхозен (национальная одежда баварцев и тирольцев), и «Брайан хлестал Гая за столом красными плетками. Брайан использовал Гая – то смеялся с ним, то замахивался, чтобы ударить его. Сидя во главе стола, он был как погонщик десятка мулов. Его плеть доставала по всей длине стола, поощряя одних, ударяя других. К Гаю он был особенно беспощаден, но Гаю это нравилось…»[258]. Однако случайные сексуальные связи Бёрджесса привели к закономерному результату. В январе 1937 года он подхватил сифилис и был госпитализирован для весьма болезненного лечения[259]. В следующем году врач Бёрджесса, Пьер Лансель, написал справку для Би-би-си, удостоверяя, что «мистер Гай Бёрджесс был сегодня на приеме и я порекомендовал ему… отпуск, учитывая состояние его нервной системы»[260]. Истина заключалась в том, что он был арестован и обвинен в сексуальных домогательствах на вокзале Паддингтон. Как говорили друг другу завсегдатаи Честер-сквер, «Гай встретил свое Ватерлоо на вокзале Паддингтон»[261].

Истец утверждал, что соответствующая записка была подсунута под перегородкой между кабинками в туалете. Бёрджесс со своим всегдашним высокомерием ответил, что занимался своими делами, читая «Мидлмарч» Джордж Элиот, когда кто-то просунул под перегородку записку с грязным предложением. А он всего лишь взглянул на нее и вернул обратно. После сверки почерков его оправдали, но эпизод привел к нервному срыву, и он посчитал себя вправе покинуть страну. Часть «отпуска» он провел с Блантом в Париже, а потом вместе с матерью и Блантом перебрался в Канны[262].

Там он познакомился с семнадцатилетним Питером Поллоком, которого Хьюит назвал «потрясающим… самым красивым юношей, которого мне доводилось видеть»[263]. Он был наследник инженерной компании Accles & Pollock, только что окончил школу и остановился в том же отеле вместе со своим овдовевшим дедушкой. «Он был сражен мной наповал, вспоминал Поллок, Энтони тоже. Но Гай был первым». Между Бёрджессом и Поллоком немедленно началась связь, хотя Питер был очень неопытным[264].

Шарж Бёрджесса – изображение неизвестного юноши

Так началась, вероятно, самая важная из любовных связей Бёрджесса, и Поллок нередко оставался на Честер-сквер. Позже Поллок признался, что ему не нравился секс с Бёрджессом, но он «обожал всех людей, с которыми общался, тех людей, о которых читал, – Роз Леман и Э.М. Форстер. И я был восхищен мозгами Гая. Он был лучшим на свете собеседником, не считая Фрэнсиса Бэкона»[265].

8 апреля доктор Лансель снова написал справку в Би-би-си о том, что Гай Бёрджесс не вернется из отпуска на юге Франции в ближайшем будущем: «Сегодня ко мне приходила мать мистер Гая Бёрджесса, только что вернувшаяся из Южной Франции, где она присматривала за сыном. Она сообщила, что он чувствует себя несколько лучше, но пока еще недостаточно хорошо, чтобы вернуться домой. Он все еще сильно нервничает и страдает от бессонницы»[266].

К этому времени Бёрджесс уже вернулся в Париж, где и оставался до конца апреля. 9 апреля он написал на фирменном бланке отеля «Риц» записку Розамунд Леман, которая была в городе с братом Джоном, выступавшим на конференции Société des Intellectuels Antifascistes. Гай большую часть дня спал, но все равно был глубоко обеспокоен политической ситуацией, считая ее «самой отвратительной политической шизофренией. …Я провожу половину своего времени здесь, а половину – с Эдди Пфейфером (см. прилагаемую вырезку из Populaire, которую хвастливо разослал всем), помогая формировать французский кабинет. Я знаю о Даладье уже полтора года – думаю, там могут быть проблемы… Я вернусь, когда почувствую себя хорошо. На данный момент Лондон и люди являются для меня невозможными»[267].