Конрад, усевшись на расстоянии в несколько футов, уставился на Бобо и Лену. Потом, под ее пристальным взглядом, медленно протянул руку через разделявшее их расстояние и прикоснулся к спине Бобо. Я всегда считала, что Лена забеременела от Кловиса, но теперь у меня возникло странное чувство, что отцом Бобо мог быть Конрад. Лена встала на ноги и отошла от него. Я увидела, что плацента у нее все еще болтается и пуповина связывает ее с Бобо.

Я слегка сменила положение, шорох заставил Конрада обернуться. Под взглядом его темных, с белыми склерами, глаз я чувствовала себя куда более неловко, чем под взглядами других шимпанзе. Белизна вокруг коричневой радужки делала его глаза осмысленными, совершенно человеческими. Я посмотрела на его черную морду, узкую, длинную щель рта, массивные надбровные дуги. Он всегда казался слегка нахмуренным, этот Конрад, державшийся серьезно и с достоинством, не склонный к кривлянию или озорству. Он сделал несколько шагов в мою сторону и два-три раза хрипловато предупреждающе ухнул. Потом уселся и добрую минуту пристально и неотрывно смотрел на меня. Сперва я не отводила взгляда, затем отвернулась.

Потом поодаль тоже раздались уханье и тявканье. Шимпанзе под деревом откликнулись. Вскоре треск веток возвестил о появлении Кловиса, за которым следовали Рита-Мей, Лестер и Маффин. Как и Конрад, Кловис очень заинтересовался Бобо, но Лена не подпустила его близко: она лаяла, гримасничала и в какой-то момент даже полезла от него на дерево. Кловис сдался и отошел. Однако при приближении Риты-Мей она проявила куда меньше тревоги и даже положила Бобо на траву. Рита-Мей тоже, как завороженная, разглядывала младенца и раз или два осторожно его погладила.

Потом Лена снова взяла его на руки и села с краю, поодаль от всех.

Отдохнув таким образом часа два, стая шимпанзе поднялась и двинулась на север, мы с Джоао последовали за ними. Обезьяны задержались у фигового дерева на берегу Дуная, там, где река промыла глубокое ущелье между окружавшими нагорье холмами. Какое-то время мы смотрели, как обезьяны едят. Я заметила что Рита-Лу постоянно трогает свои гениталии, потом нюхает палец. У нее начиналась течка.

Этим же вечером я пошла по тропинке в Сангви, чтобы взять у Джоао и Алды их полевые листки. Кроме того, как сказал мне Алда, он надеялся, что Лайсеу к этому времени тоже вернется.

Дом Джоао был самый большой в деревне и один из немногих, выстроенных из бетона. Джоао сидел на узкой веранде с младенцем на коленях. Он объяснил мне, что это его третья внучка. Пока Джоао ходил в дом за бумагами, я держала малышку на руках. Голая и толстая, она дремала, осовев после кормления. В ее ушах с нежными, длинными мочками блестели маленькие золотые сережки, на бедрах — нитка мелких разноцветных бус. Пупок был куполообразный и твердый, размером с наперсток. Когда я гладила ее по волосам, мне вспомнились Бобо и Лена.

Джоао вернулся вместе со своей женой, Донетой, которая забрала у меня внучку. Он принес целую кипу бумаг, в основном это были копии полевых листков. Он сделал ярче свет фонаря на веранде, я быстро их просмотрела.

— Здесь все? — спросила я.

— И даже сегодняшний.

Это было идеально. «Лайсеу придет?» С такими материалами в руках мне не терпелось оказаться дома.

— Он уже здесь. Лайсеу! — крикнул он в темноту двора. После секундного промедления в круг света, очерченный фонарем, вступил хмурый Лайсеу. Лайсеу — туповатый подросток лет шестнадцати-семнадцати, он отчаянно хотел стать ассистентом в поле, но для этого ему не хватало ни способностей, ни терпения. Сейчас вместо обычной ухмылки на лице у него были написаны негодование и обида, он неохотно, еле переставляя ноги, подошел ко мне и сразу же начал воинственно и убежденно говорить о своей невиновности. Сколько-то времени я его слушала, потом попыталась собрать по кусочкам его версию событий.

По его словам, он занимался уборкой у меня в палатке, затем понес в нашу прачечную мои грязные вещи. Когда начался переполох, он сидел возле кухни, болтая с тамошними рабочими, и примчался на место происшествия, когда палатка уже горела вовсю. Нет, сказал он, ни мистера Хаузера, ни мистера Маллабара он поблизости не видел.

Он представления не имел о том, как начался пожар.

Донета принесла нам по чашке сладкого чая. Я закурила, предложила сигарету Джоао, он ее взял. Лайсеу все еще бубнил, нудно возмущаясь несправедливостью своего увольнения, я небрежным жестом протянула ему пачку. Он автоматически бросил: «Нет, спасибо, мэм», — и продолжал говорить. Через две секунды он замолчал, поняв, какую ловушку я ему подстроила, и укоризненно посмотрел на меня.

— Ох, мэм, вы же знаете, я никогда не курить. — От обиды он шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы. Потом выбросил вперед руки, ладонями вверх. — Скажи ей, Джоао.

Джоао подтвердил его слова. Я постаралась утешить Лайсеу и извинилась, что устроила ему такую проверку. Если бы я раньше не была уверена, то убедилась бы сейчас: моя палатка загорелась не от его окурка.

Позднее я в одиночестве шла по тропинке в Гроссо Арборе с толстой пачкой листков под мышкой. Овальное пятно света от моего фонарика двигалось по земле фута на четыре впереди меня (я стремилась уберечься от скорпионов и змей), в его луче плясали бессчетные ночные мошки. По правде говоря, я сама пока толком не знала, что сделаю с этими записями, но мне было ясно одно: если Маллабар и Хаузер хотели уничтожить мои материалы, то мне имеет смысл попытаться их как-то восстановить, пусть даже с пробелами. Кроме того, мне не давали покоя слова Роберты: если Джинга отсрочила на год публикацию книги, значило ли это, что книга должна вот-вот выйти? И не этим ли объясняется паника из-за мертвого детеныша шимпанзе и позорное сокрытие фактов? Далее, озадачивали разговоры о деньгах. Работа в Гроссо Арборе сделала Маллабара богатым человеком. Интересно, сколько ему предстоит получить за труд, продолжающий линию «Мирных приматов» и «Пути примата»?

Я допоздна засиделась в своем бараке, анализируя и суммируя информацию, содержавшуюся в записях Джоао и Алды. Чтобы застраховать себя, следовало, разумеется, снять с них копии, но ближайшие копировальные аппараты находились в шести часах езды… Может, я вызовусь на следующей неделе снова съездить за продуктами? Я мысленно улыбнулась. Усман был бы сильно удивлен.

Около полуночи я дошла до записей за последний день. Вот, Джоао зафиксировал, что видел Лену с новорожденным… Я перевернула страницу: надо же, Алда обнаружил на южной территории шесть неопознанных самцов шимпанзе. Я нахмурила брови: скорее всего, это были северяне. Потом проверила по карте. Если исходить из прикидок Алды, шимпанзе отошли от Дуная достаточно далеко на юг.

Я встала и принялась расхаживать по бараку. Это было нечто из ряда вон выходящее. Никогда, с тех пор, как стая раскололась, северные шимпи не заходили на юг так далеко… Я зевнула, вернулась за письменный стол и сложила бумаги. Интересно, отметил ли Ян Вайль эту миграцию? Была ли она кратковременной, или маленькая группа северян все еще находится у нас?

Я разделась, легла в кровать и перестала об этом думать. Мне снилось, что голый Хаузер выскакивает из душевой кабины и трусцой бежит по траве к моей палатке со спичечным коробком в руках. Он одну за другой зажигает спички и вотще подносит их к полотну. Вдруг появляется Маллабар, расстегивает ширинку и мочится на стенку палатки. Его моча вспыхивает, как бензин, и вскоре палатку охватывает пламя. Из нее с ужасными воплями, прижав к животу Бобо, стремглав выбегает Лена, плацента, трясясь, тащится за ней по земле…