– Работа? – подсказываю я.

Но она уже сдулась, как воздушный шарик, спряталась в свою раковину.

«Черт».

Меня пробирает озноб. Здесь что-то не так.

«Совсем не так».

– Ничего страшного. Просто не будем об этом говорить, – стараясь вернуть ее расположение, пожимаю плечами я и торопливо задаю другой вопрос: – Как тебе удается запоминать целиком такие длинные и сложные произведения?

Судя по выражению лица, на вопросы о музыке Алессия отвечает с куда большим удовольствием.

– Я вижу ноты, – говорит она, постукивая себя по лбу. – Как на картине.

– У тебя фотографическая память?

– Фотографическая? Не знаю. Я просто вижу каждую ноту в своем цвете. И запоминаю цвета.

– Ого. – Я слышал о такой особенности памяти. – Это называется синестезия – содружественное ощущение.

– Син-э-ти… – Она умолкает, не в силах выговорить незнакомое слово.

– Синестезия.

Алессия пробует еще раз, намного успешнее.

– А что это такое? – спрашивает она.

– Ты видишь каждую ноту в своем цвете, так?

– Да.

– Ну вот. Тогда все ясно. Многие гениальные музыканты синестеты. А еще что-нибудь ты видишь в цвете?

Она озадаченно смотрит на меня.

– Буквы? Или цифры?

– Нет, только музыку.

– Потрясающе. – Я улыбаюсь. – Помнишь, я сказал, что ты можешь играть на моем рояле, когда захочешь? Так вот, повторяю: пожалуйста, играй.

Ее улыбка болью отдается в моем паху.

– Спасибо, – шепчет Алессия. – Мне нравится рояль.

– А мне нравится тебя слушать.

И мы умолкаем, дружески улыбнувшись друг другу.

Спустя сорок минут я сворачиваю в тупичок в Брентфорде и останавливаюсь возле скромного домика. Уже стемнело, но в свете уличных фонарей я вижу, как в гостиной отодвигается штора, и за стеклом появляется лицо молодого человека.

«Ее приятель?»

«Обязательно надо выяснить».

– Твой приятель? – спрашиваю я. Сердце бьется о ребра, а в ушах стоит гул, пока я дожидаюсь ответа.

Она смеется тихо, мелодично, и я, не сдержавшись, широко улыбаюсь. Я впервые слышу ее смех и хотел бы услышать его снова… и снова.

– Нет. Это Михал. Сын Магды. Ему четырнадцать лет.

– Да? Высокий мальчик!

– Он такой. – Ее лицо освещает улыбка, и меня пронзает острый укол ревности. Парень ей явно нравится. – Это дом Магды.

– Понятно. Твоей подруги?

– Да. Подруга моей матери. Они… как это называется… подруги по переписке.

– Я и не знал, что такое еще бывает. Они встречались?

– Нет. – Алессия крепко сжимает губы и опускает глаза. – Спасибо, что подвезли, – шепчет она, завершая разговор.

– Был рад помочь. Прости, что утром так получилось. Я не собирался на тебя набрасываться.

– Набрасываться?

– Ну… прыгать, хватать… Как кот.

Она снова смеется, ее прекрасное лицо сияет.

«К такому смеху легко привыкнуть».

– Это был сон, – говорит она.

«И снилась мне ты».

– Может, зайдете выпить чаю?

Теперь моя очередь смеяться.

– Пожалуй, нет. Не будем устраивать переполох. К тому же я предпочитаю кофе.

Алессия сдвигает брови.

– Кофе у нас тоже есть.

– Мне пора. Дороги все в снегу. Когда еще доберусь домой…

– Спасибо, что подвезли.

– До пятницы.

– Да. До пятницы.

Улыбка будто зажигает огоньки в ее глазах, и я теряю рассудок.

Алессия выбирается из машины и идет к входной двери. Та открывается, отбрасывая на заснеженную дорожку золотистый отсвет, и на пороге возникает юноша. Михал. Он кидает на меня угрюмый взгляд, а я смеюсь.

Михал. И он ей не приятель. Развернувшись, я включаю музыку погромче и отправляюсь в Лондон с глупейшей улыбкой на лице.

– Кто это был? – холодно спрашивает Михал, глядя вслед отъезжающему автомобилю.

Его голос звучит на удивление отчужденно. В свои четырнадцать лет он выше Алессии, темноволосый, нескладный.

– Мой босс, – коротко отвечает она, следя за машиной в щелку входной двери.

Наконец Алессия запирает дверь и, переполненная радостью, обнимает Михала.

– Ладно, хватит.

Юноша стряхивает ее руки, заливается румянцем, карие глаза блестят от смущения. Алессия весело смотрит на него, отвечая широкой улыбкой на подростковую влюбленность мальчишки. Она отступает на шаг, чтобы не переусердствовать с лаской. Ей вовсе не хочется обидеть Михала. И он, и его мать к ней очень добры.

– А где Магда?

– На кухне. – Юноша морщится. – Что-то не так. Курит одну за другой.

– Ох, нет.

Алессию охватывает неприятное предчувствие, ее сердце тревожно стучит.

Повесив куртку на крючок в маленькой прихожей, она торопится на кухню. Магда сидит за старым прямоугольным столом, покрытым дешевым пластиком, и курит. Дымок ленивым облачком поднимается над ее головой. Кухня, хоть и маленькая, вычищена до блеска, как всегда, радио что-то бормочет по-польски. Магда поднимает голову и с облегчением встречается взглядом с Алессией.

– Такой снег… Как ты добралась? Я волновалась. Хорошо прошел день? – В ее голосе звучат напряженные нотки, улыбка едва держится на губах, а сигаретой она затягивается с небывалой силой.

– Все хорошо, спасибо. А как ты? Как твой жених? Здоров?

Магда несколькими годами младше матери Алессии, а выглядит еще моложе. У нее светлые вьющиеся волосы и карие глаза, в которых светится искорка юмора. Эта женщина спасла Алессию от смерти. Сегодня Магда выглядит усталой, лицо побледнело, губы искусаны. Кухня пропахла сигаретным дымом – обычно Магда такого не позволяет, говорит, что терпеть не может табачный запах, хотя сама и курит.

Магда выдыхает к потолку колечко дыма.

– Да. С ним все в порядке. Здоров и весел. Дело в другом. Закрой дверь и садись, – отвечает она.

По спине Алессии пробегает озноб. Что, если Магда попросит ее уйти?.. Девушка закрывает дверь на кухню и садится на пластиковый стул.

– Сегодня приходили люди из иммиграционного департамента, разыскивали тебя.

«Ох, нет».

Алессия бледнеет, кровь бросается ей в голову и стучит в ушах.