все его интеллектуальные навыки, жизненный опыт, нравственные принципы (мы бы охотно сказали, всю его культуру, имея в виду антропологический смысл термина, если бы такое понимание культуры не включало также и риторические системы).

I. 2. Желания и мысли индивида ускользают от семиологического анализа: мы в состоянии идентифицировать их, только когда он их сообщает. Но индивид способен сообщить их, только сведя в систему условных знаков, т. е. социализуя собственные желания и мысли, приобщая к ним себе подобных.

Но добиться этого можно, лишь превратив знаемое в систему знаков: мы опознаем идеологию как таковую, когда, социализуясь, она превращается в код. Так устанавливается тесная связь между миром кодов и миром предзнания. Это предзнание делается знанием явным, управляемым, передаваемым и обмениваемым, становясь кодом, коммуникативной конвенцией.

I. 3. Слово «нация» отсылает нас к определенному комплексу нравственных и политических убеждений, и это так, потому что сам способ именования связан с образом мыслей и конкретными представлениями об обществе и государстве. Фашистский националист узнает собрата по тому, как он называет страну, в которой живет, «нацией». Конечно, здесь играют большую роль обстоятельства коммуникации, так, слово «нация», сказанное в речи, посвященной эпохе Рисорджименто, привносит другие коннотации и отсылает к другой идеологии, имеющей мало общего с национализмом XX века. Сходным образом обстоятельства, в которых осуществляется коммуникация, могут оказать соответствующее влияние и исказить смысл сообщения, например, если фашистский националист истолкует термин «нация», употребленный в речи, посвященной эпохе Рисорджименто, в угодном ему смысле, в смысле националистических идеалов века XX.

Такая фраза, как цитированная выше в A.2.VI.3 «Рабочий должен быть на своем месте», может быть дешифрована в двух ключах, революционном и консервативном, в зависимости от идеологии адресата; или, в том случае, когда адресата заботит верная интерпретация сообщения, фраза толкуется в зависимости от той идеологии, которой адресат, принимая во внимание обстоятельства коммуникации, наделяет отправителя сообщения.

Знаки отсылают к идеологии и идеология к знакам, и семиотика как наука об отношениях между кодами и сообщениями занимается непрестанным выявлением идеологий, скрывающихся за риторическими приемами (за риториками).

В мире знаков, упорядоченных в коды и лексикоды, семиология выявляет идеологии, которые так или иначе отражаются в устоявшихся формах и способах общения.

I. 4. И таким образом, мы приходим к выводу, что нередко выбор кода предопределяется соответствующей идеологией, по крайней мере, в тех случаях, когда та или иная риторика срослась с определенной идеологией. В случае с фразой «Рабочий должен быть на своем месте» очевидно, что теоретически она может быть интерпретирована двояко, но на практике мне было бы непросто встретить ее в какой-нибудь газете или в журнале левой ориентации и скорее ее удалось бы обнаружить в газете правого толка потому, что определенные способы языкового выражения отождествились с определенным мировоззрением. Идеология формирует предпосылки для риторики, и те со временем обретают стилизованную, всеми узнаваемую форму. До такой степени узнаваемую, что даже неконсервативное издание, желающее продемонстрировать свою гибкость и современный дух, вполне могло бы ее употребить в своих целях, используя при этом менее одиозные риторические формулы.

I. 5. Такая тесная связь между риторическими формами и идеологическими мотивациями характерна и для визуальных знаков. Несомненно, шапочка универсанта – знак принадлежности студенческому клану (к этому коду может добавиться специфический лексикод в виде цвета, означающий принадлежность какому-либо конкретному факультету), но некогда она еще соотносилась с представлениями об обеспеченности, счастливой поре жизни, юности и с другими подобными вещами. Однако и среди студентов есть различие между теми, кто занят проблемами университетского самоуправления (межфакультетские советы, ассамблеи, комиссии), и теми, кто воспринимает университетский период жизни как счастливую передышку, паузу, перед тем как взять на себя груз ответственности взрослого человека. Таким образом, знак «шапочка универсанта» непосредственно соотносится со специфической идеологией университетской жизни, и не так просто освободить этот знак от тех идеологических коннотаций, которые ему навязаны.

II. Взаимоотношения риторики и идеологии

II. 1. В мире знаков коды представляют собой набор ожиданий. В мире знаемого такой же набор ожиданий – идеология. В мире знаков информативность сообщений зависит от каких-то нарушений набора ожиданий. В мире знаемого тоже нарушается набор ожиданий, и тогда мы говорим о поступках и открытиях.

Но если риторика и идеология так тесно связаны, могут ли они вообще существовать друг без друга?

Конечно, можно попытаться спровоцировать перестройку идеологических ожиданий, увеличивая избыточность сообщения, опираясь на его референтивную функцию. Так, тот, кто настаивает на безнравственности семейных уз, разумеется, тем самым нарушая систему сложившихся идеологических ожиданий, мог бы передать это свое убеждение, построив вполне обычные сообщения согласно всем правилам риторики, например: «Я считаю, что семья – противоестественное образование и брак развращает состоящих в нем».

И точно так же возможны случаи, когда с виду неординарные и информативные сообщения, заставляющие адресата потратить какие-то усилия на их интерпретацию, вовсе не нарушают системы идеологических ожиданий. В стихах Буркьелло часто нарушаются как лексические, так и синтаксические нормы, однако в этой словесной вязи читателю не открывается новое видение вещей. Когда Джаковитти против всяких зрительских ожиданий пририсовывает колбасе ноги или изображает червяка с пончиком, то за такой игрой не стоит ничего такого фундаментального, что заставило бы нас пересмотреть свое отношение к миру.

II. 2. Все это помогает понять одну важную вещь: идеология не ограничивается областью значений. Верно, что, претворяясь в знаки, идеология формирует область значений, набор определенных означаемых, соответствующих тем или иным означающим. Но она задает последнюю, окончательную, исчерпывающую форму всей совокупности коннотаций.

И действительно, означающее «червяк с пончиком» отсылает к совершенно неожиданному означаемому, наводя на некоторые иронические коннотации, однако, как мы убедились, это не затрагивает общей идеологической установки. Идеология есть последняя коннотация всей совокупности коннотаций, связанных как с самим знаком, так и с контекстом его употребления?[110].

II. 3. Но всякое подлинное нарушение идеологических ожиданий может быть эффективным лишь в той мере, в которой провоцирующие это нарушение сообщения построены так, что сами нарушают системы риторических ожиданий. И всякое достаточно основательное нарушение риторических ожиданий является вместе с тем переосмыслением идеологических установок. На том и стоит искусство авангарда, даже в своих чисто «формалистических» проявлениях, когда неординарно и, следовательно, информативно использует код и тем самым побуждает переосмысливать не только код, но и те идеологии, среди которых он вырос[111].

II. 4. Но семиологическое исследование показывает не только различные пути обновления кодов и идеологий под влиянием неоднозначно построенных сообщений. Оно вместе с тем выявляет непрерывность самого процесса образования новых кодов и идеологий. Произведение