— Не знаю.

— И я вот тоже не знаю. Иной раз, когда чищу пистолет, посещают мысли приставить ствол к голове и нажать спусковой крючок, чтобы избавиться от всепоглощающего отчаяния. Только не могу я позволить себе такую роскошь. Потому что без меня в окопах эти неопытные мальчишки еще меньше дней проживут. Я хоть как-то пытаюсь им жизнь сохранить. Незавидная участь, да? — Бауер горько усмехается.

— Да, — киваю, заново наполняя кружки.

— Думаешь, не понимаю, почему ты сегодня так сорвался?

— Понимаете. Иначе бы мы не сидели сейчас вот так. Да и не пришел бы я к вам, если бы думал по-другому.

Капитан выпивает и закашливается.

— Проклятый шнапс, — морщится он. — Раньше помогал, а теперь и он не берет… Бывало, затуманишь мозг, и вроде все хорошо. Превращаешься в болвана и радуешься. Я историк, Курт, и еще в сорок первом прекрасно себе представлял, чем может закончиться этот поход на Восток. До нас тут Наполеон побывал. И чем ему это обернулось?! Русские медленно раскачиваются, но если растревожить это осиное гнездо — пощады не жди!

— Но почему вы тогда тут?!

— Потому что я немец, — вздыхает капитан. — Я тут со своим народом. У тебя разве есть желание находиться здесь? Вот и у меня нет. Но оба мы выполняем свой долг.

— Д-долг… — скривившись, ворчу я. — Перед кем? Перед неврастеничным…

— Тише, Курт, — Бауер прикладывает палец к губам. — Некоторые мысли лучше держать при себе… Всегда.

— Но посмотрите, что творится вокруг, — обвожу вокруг руками. — Любому дураку ясно, что…

— Да, любому дураку ясно, — прерывает меня Бауер. — Но мы давали присягу и подчиняемся приказам.

— Мы упрямо держимся за проклятую позицию, которая не представляет никакой стратегической важности.

— Фон Хельц пытается доказать, что германский солдат еще может что-то сделать в этой ситуации, — пожимает плечами капитан.

— Как он это доказывает, мы уже видели сегодня. Мы теряем людей зазря. Русские не отступятся, они упрямы. Они злы, как сто чертей, и пощады нам от них ждать глупо. Вот увидите, в случае их прорыва этот самодовольный индюк увезет свою задницу подальше отсюда. А нас оставит стоять до конца, чтобы иваны его догнать не смогли.

— Скажу тебе честно, Курт. Будь моя воля, я бы отступил до нашей границы, а вот там бы уже вцепился в землю и держался бы до конца. Ну а для начала хотя бы отвел войска отсюда на те укрепленные позиции, которые подготовлены в тылу.

Заметив изумление на моем лице, Бауер машет рукой:

— Чему ты удивляешься? До сих пор думаешь, что они остановятся у границы? Нет, дорогой товарищ, они не остановятся, они пойдут до конца, пока не останется ни одного немецкого солдата или пока все мы не сложим оружие. Только так можно еще попытаться спасти наших родных и близких в Германии. Вермахт должен отступить. Мы так нагадили на этой земле, что ждать от русских снисхождения неразумно. Я бы на их месте нас не простил. Нас привели сюда бороться с варварами, а на деле варварами оказались мы сами.

Мы молчим. Действительно, не завидую участи этого человека. Я лишь спасаю собственную шкуру, а ему необходимо еще заботиться о роте отчаявшихся солдат и показывать пример. Тяжелая работенка, ничего не скажешь.

— Герр капитан…

— Курт, прекрати, — Бауер в сердцах машет рукой. — При солдатах обращайся по уставу, но когда мы вдвоем… Зачем? …У меня нет здесь никого, с кем могу говорить так же откровенно, как с тобой. Ты мой друг, Курт, которому доверяю, как себе…

— Договорились, — киваю я. — И что ты собираешься делать дальше?

— Сражаться, стоять насмерть. Я не могу нарушить присягу, как бы глупо это ни звучало.

— Но это самоубийство, оставаться тут!

— Да! Но пока майор фон Хельц не даст приказа к отступлению, мы будем стоять.

Повисает тягостная пауза. Думаю о том, что мы действительно будем стоять, и иного выхода у нас нет. Вернее, есть, но перспектива валяться с простреленной своими же солдатами башкой в вонючей яме, как Стайер, меня пугает.

— Эх, патефона нет, — вздыхаю, переводя тему разговора.

— Чего нет? — не расслышав, спрашивает Бауер.

— У капитана Калле патефон в избе видел. Сейчас бы музыку послушал с удовольствием.

— Музыки скоро у нас будет достаточно, — грустно усмехается капитан.

Разговор дальше не клеится, решаем лечь спать. Едва закрываю глаза, начинает дико болеть зуб. Только этого мне не хватало! Приходится подниматься и полоскать рот остатками шнапса. Челюсть немеет, боль успокаивается и, немного поворочавшись, я засыпаю…

Иваны нападают снова и на этот раз без всякой артподготовки. Едва забрезжил рассвет, всех будят треск наших пулеметов и отчаянные крики. Вылетаю из блиндажа, на ходу застегивая мундир. Следом выскакивает Бауер, в одной руке он сжимает бинокль, в другой МП-40. Вверх взмывают осветительные и сигнальные ракеты, раскрашивая небо яркими пятнами.

— Что случилось?! — орет Бауер, хотя и так все понятно. Небо еще темное, только на горизонте начинает понемногу светлеть. Стелется густой туман, но даже невооруженным взглядом на поле заметны маленькие бегущие фигуры. Пулеметы выплевывают трассирующие пули, и видно, как они валят нападающих.

— К бою! — что есть силы кричит капитан.

Вскидываю карабин, смотрю в оптику. Иваны очень близко. Принимаюсь стрелять, благо патронов у меня в достатке, хорошо, что вчера нам, наконец, подвезли боеприпасы. Рядом Бауер бьет по русским короткими очередями.

— Что же артиллерия молчит?! — сокрушается он. — Если русские прорвутся сюда, сломят нас!

Будто услышав мольбы Бауера, наша артиллерия вспахивает землю среди врагов. Взрывы взметают вверх снопы земли и тела нападающих. В рядах русских пехотинцев появляются огромные бреши. Солдат рвет в клочья.

— Не зевай! — кричит кому-то капитан. — Свяжитесь с командиром полка, нужно подкрепление!

— Откуда его взять?! — ору ему в ухо.

— Мне плевать откуда!! Иначе не удержимся!

Русские напирают. Видимо, знают, что у нас нет дополнительных резервов, и решают выбить нас, пользуясь численным превосходством. Воистину варварский, но на деле действенный подход. Их задача предельно ясна — как можно быстрее оказаться у нас в траншеях и смешаться с немецкими солдатами. Тогда наша артиллерия будет бесполезна, а в рукопашной они нас передавят, как блох. Еще немного и это русским удастся.

— Приготовить гранаты!!

Стреляю без остановки. Каждая моя пуля достигает цели, но толку от этого мало. Волна русских приближается настолько близко, что начинаем с ними «обмениваться» гранатами. Одна из них рвется совсем рядом. Солдат с оторванной рукой и пробитым осколком черепом валится прямо на меня. Отталкиваю труп, вытираю рукавом лицо от чужой крови. Иваны впрыгивают в наши траншеи, начинается рукопашная.