– Эмилия, – спрашивал старший, – ты точно знаешь?

– Да уж знаю, – откликалась та. – Чего мне там резать? Все нарезано уже! Ларь бы отодвинули, за ним только кошек нет.

Ларь, огромный, расписанный облупившимися красными цветами и серыми, как мыши, птицами, гоганни помнила. На нем младшие слуги вопреки суровым запретам оставляли грязную посуду и фартуки. И еще на нем сидели, когда не хватало скамей.

– Не найдется к ужину, – решил старший, – отодвинем.

– Да когда он пропал-то? – Нареченная Эмилией залила кипятком смесь трав и сушеных ягод, которую здесь пили все. Мэллит этот обычай нравился, но девушка предпочитала черные ягоды, а сегодня были красные, чей запах напоминал мокрую шерсть.

– Когда пропал, говоришь? А Леворукий его знает! – Надзирающий покосился в сторону Мэллит, и гоганни принялась набивать гусиную тушку рубленой печенью, пережаренной с мукой, луком и травами. – Я бы и не беспокоился, если б она по нижней галерее не бродила.

– Она не может смирно сидеть, – вздохнула Эмилия, – а в сад под дождем не выпустишь, вот госпожа и велела отвести на галерею. Только мы с благоверным приглядываем, да и не станет она за нож хвататься…

– Что да, то да, – согласилась следящая за посудой, – если кто знает, нож ему ни к чему.

– Все равно найти надо. – Надзирающий посторонился, пропуская уносящую отвар. – Мало ли…

Нож гоганни вернула перед обедом, протиснув в щель между стеной и ларем, а вечером пропажу «нашли» среди пыли и того, что упало прежде. Мэллит видела фруктовые косточки, пуговицы, останки зловредных кухонных жуков, которых отец отца травил раствором змеевника, одинокий, как луна, чулок и серьгу с желтыми камушками.

– Я же говорила, найдется! – торжествовала Эмилия. – Она, бедняжка, больше языком молоть!

– Кто бы мычал, а ты б помолчала, – укорила старшая подавальщица, но не она была в этот час громче всех.

– Магда, подлюка! – Прекрасная, будто спелый абрикос, гладильщица подбежала к подруге, и пальцы ее были скрючены, как у когтящего цыпленка коршуна. – Так это ты тут… чулки теряешь… С чужими бычками…

– Цыц, вы! – велел нареченный Губертом, но Мэллит уже не слушала – это ведь так правильно: уйти, когда случается некрасивое. Слуги искали нож, но запомнят ссору.

Злоба забывшей себя гладильщицы гоганни не занимала, девушка думала о словах Эмилии и тревоге надзирающего. Та, что не брала нож, «знала»… В Хексберге Мэллит поняла: «знать» для женщин севера означает колдовать, именно этого гоганни и боялась! Слова, сказанные среди тростников, звенели в душе до сих пор, но у слуг лишь одна госпожа… Выходит, променявшая свое сердце на шестнадцать смертей – не первородная Ирэна?! Люди Талига так похожи…

– Мелхен, – сказала нареченная Юлианой, – что-то ты у меня бледненькая сегодня. И губки дрожат. Что случилось?

– Девушка на кухне стала бить другую, и я ушла.

– Глупышки, – покачала головой роскошная. – Это мужчины должны из-за нас драться, хотя я никогда не давала Курту повода. Никогда! Мы познакомились, и я в тот же вечер послала всех своих кавалеров – а они у меня были, можешь мне поверить – к кошкам.

– И они пошли? – спросила Мэллит, чтобы не молчать.

– Пошли. – Любящая прижала гоганни к себе. – А что им оставалось?

– Ничего, – прошептала гоганни, понимая, что сейчас услышит о былой радости и вновь не отведет беду. – Я… Слуги говорят странное. Они искали нож и боялись, что его взяла… Она опасна и полна зла!

– Ты опять? Я же объяснила тебе, что Ирэна не способна ни на зло, ни на слезы. На разумный поступок, впрочем, тоже. Додумалась запереть себя в этом рыбном садке!

– Я больше не ищу зла в хозяйке, – признала свою ошибку гоганни. – Нужно узнать, кто гуляет в галерее, когда идет дождь, и желает дурного.

– Узнать? – Вздох роскошной был глубок. – А ты разве не знаешь? Ирэна опекает свихнувшуюся сестру и делает это по-дурацки. Похоже, в этой семье весь разум достался маленькому полковнику.

– Сестру? – Конечно же! Пока Борнов было двое, Мэллит различала их, лишь когда братья были вместе. – Я не знала, что у озерной госпожи есть сестра.

– Ой, девочка… То, что знают все, каждый день не повторяют. Ты рассказала Чарльзу, что у меня есть племянники?

– Ни… Нет.

– А почему?

– Я не думала, что это нужно.

– Вот именно. Зачем говорить о том, что всем известно и не радует? О своих бедах жужжат лишь мухи, потому они так докучливы.

– Тут живет зло. – Почему, ну почему они не слышат и идут к обрыву?! – Я ошиблась в имени, но сестра Ирэны…

– Ее зовут Габриэла, если я не путаю. – Нареченная Юлианой зевнула и поправила шаль. – Бедняжка сошла с ума, когда муж у нее на глазах застрелил старшего Савиньяка. Подлец, хоть бы в сердце бил или в голову, а он в живот! Или рука дрогнула?.. Жену он тут же к отцу отправил, только она уже в мозговой горячке была. Болтали, будто это выдумка покойного Вальтера, который не хотел, чтобы его дочь допрашивали… Чушь, причем злобная! Герцог Ноймаринен вдову видел, он и устроил так, что ее под опеку семьи отдали, благо Борн не отпирался. Хоть на это совести хватило.

– Она – жена убийцы, и она может творить беду!

– Да не умеет она ничего! У моей матушки повар был, он себя петухом вообразил, от всех бегал, боялся, что сварят, ну а Габриэла вбила себе в голову, что умеет колдовать. Зрелище неприятное, что и говорить, мне в моем положении и впрямь лучше не смотреть, ну так Ирэна к нам ее и не пускает.

Появление Проэмперадора радовало уже тем, что Ойген нашел, на кого обрушить свои рассуждения. Если б эти двое в своих изысканиях еще обходились без генерала Ариго! Того же мнения придерживался и второй Савиньяк, после прибытия брата ставший для Жермона просто Эмилем. Западная армия спешно готовилась к перемирию и еще к чему-то скверному, о чем даже думать не хотелось. Ждали Придда, новостей из Южной Марагоны, докладов от Айхенвальда с Фажетти, и еще ждали ответа Бруно. То, что не такой уж сильной, несмотря на подошедшие подкрепления, армии нужна передышка, Ариго понимал. Про Излом и бунт в Олларии он тоже понимал, пусть и меньше, но сама мысль договариваться с «гусями», не поквитавшись за Мельников луг, вызывала отвращение. Вот сбив с фельдмаршала спесь, можно было б и разойтись. До весны.

– Герман, – окликнул Ойген, – ты летаешь в облаках, как орел, но ведь ты леопард, а мы уже на месте.

– Прости, задумался. – Ариго принялся расстегивать пуговицы. Близнецы уже вовсю разминались, украсив опрятный забор маршальскими мундирами. – Не знаю, кто из нас двоих бергер, только отпускать Бруно, не отлупив… Я понимаю, так нужно, но чувствую себя предателем.

– Полностью разделяю твою досаду, – возвестил барон, – тем не менее чувствами порой приходится поступаться. Сегодня у тебя будет непростой противник, хотя удовольствие ты получишь. Еще одним удовольствием будут последующие булочки со сливками, подумай о них и развеселись.