Обычно беркут хватал свою жертву одной лапой за голову и, сжимая ей челюсти, не давал кусать себя. Но тут то ли он не рассчитал, то ли Менгуза успела увернуться, но первая хватка пришлась не по месту. И хотя беркут, сжав спину куницы когтями, стал быстро наносить ей сильные удары клювом по голове, Менгуза изловчилась и впилась зубами в орлиное крыло. Видя, что с куницей ему не совладать, орел хотел подняться в небо. Раскрыв свои метровые крылья, он взмахнул ими, но взлететь не смог — правое крыло не повиновалось. А Менгуза все глубже и глубже вгрызалась в незащищенный орлиный бок, из которого лилась кровь. Беркут рвал клювом шкуру куницы, судорожно хватая ее лапами, но ничего не мог поделать. Он терял кровь, а с ней и силы, задыхался от удушья. Тем временем Менгуза добралась до его шеи. Хрустнули позвонки — и поникла гордая орлиная голова. Затем харза перекусила сухожилия на лапах побежденного врага и, выскользнув из его разжавшихся когтей, медленно побрела к своему гнезду. Молодым куницам, пришедшим ночью к месту сражения, мясо беркута показалось более вкусным, чем мерзлая медвежатина, и к утру от царя птиц осталась куча разбросанных на снегу перьев.

Заканчивая зимний сезон охоты, Усов потерял всякую надежду застрелить или поймать Менгузу. Но однажды он увидел ее на дереве…

Случилось как-то кунице охотиться днем. Не сумев схватить на земле замешкавшуюся белку, Менгуза начала преследовать ее на деревьях.

С быстротой птиц неслись звери по ветвям, перепрыгивая с дерева на дерево. Иногда они спускались на землю и мчались по валежинам, кружились вокруг выворотней. Когда белка бежала по земле или по толстым сучьям, Менгуза догоняла ее и едва не хватала за спину. Тогда белка прыгала на тонкие ветки, сгибавшиеся под тяжестью куницы, но хорошо выдерживающие ее легкое тельце, и уходила от страшного преследования. В пылу погони Менгуза несколько раз срывалась с молодых деревьев, падала без всякого вреда для себя на землю и снова настигала свою жертву. Чувствуя, что в кедраче от куницы ей не уйти, белка направилась в молодой ольховник, росший по берегам заболоченного ключа. На голых деревьях она была вся на виду, но гнаться за ней по тонким, покрытым гладкой корой веточкам стало трудно для Менгузы. Перепрыгивая на далеко стоящую ольху, Менгуза не удержалась на слегка обледеневшем стволе и заскользила вниз, судорожно цепляясь когтями за кору. Один из сучьев ольхи, причудливо изогнувшись, образовал коварную развилку. В нее-то и попала шея куницы. Напрасно пыталась она высвободить голову, отогнуть защемивший ее шею сук Менгуза, конечно, не догадалась. Исцарапав кору и вконец обессилев, Менгуза затихла, вытянулась вдоль ствола и закоченела, словно кем-то повешенная за свои воровские дела.

Долго рассматривал Усов куницу, хотел было в нее стрелять, но, увидев шапку снега на ее голове, понял, что зверь безжизнен. Вынув топор, он срубил ольху, положил окоченевшую Менгузу в рюкзак и направился к избушке. «И со зверем приключаются несчастные случаи», — подумал зверолов, шагая потемневшим лесом.

Летний муссон гонит с неоглядных просторов Тихого океана тяжелые дымчатые тучи к горам Сихотэ-Алиня. Цепляясь за раскидистые вершины темно-зеленых кедров, они замедляют свой бег и проливаются обильными дождями.

Под нависшей скалой, поросшей папоротниками и зелеными мхами, куда не залетают тяжелые дождевые капли, лежит тигр. В знойный день Амба с удовольствием искупался бы в тихом заливе Катэна, но в холодную дождливую погоду он чувствовал отвращение к воде. Облизывая шершавым языком влажную шелковистую шерсть, Амба принюхивается к сырому воздуху. На скалистой круче много отстоев — каменистых выступов над самой бездной. К ним иногда прибегают изюбры, спасаясь от хищников.

Амба недавно пришел в урочище Катэна, и его четвероногие обитатели еще не знали о появлении «владыки джунглей». Он не ел четвертые сутки, а дождь все не переставал. Вскоре до его слуха донесся легкий топот копыт и шуршание кустарника. Так мог бежать только напуганный изюбр, но почему в стороне шуршали кусты? Мучимый любопытством, Амба вышел из-под навеса и направился к тому месту, где, по его предположению, пробежал кой-то зверь. Тонкое обоняние хищника уловило свежий запах копыт изюбра. Но к ним примешивался другой запах, который всегда выводил из равновесия тигра, — пахло волками. Это они гнали изюбра. В загоревшихся глазах Амбы сверкнули зеленоватые искорки раздражения. Широко зевнув, он бесшумно заскользил за убежавшими зверями.

Волкам не пришлось долго гнать изюбра. Заскочив на обрывистый выступ скалы, соединявшийся узкой перемычкой с горой, бык обернулся головой к единственному проходу и стал поджидать своих преследователей. С трех сторон его окружала пропасть, только с одной к нему на площадку могли проникнуть враги. Он низко опустил свои рога, угрожающе поблескивающие восьмью острыми концами-пиками. Но самым страшным оружием для волков были передние копыта изюбра, разившие насмерть.

Вскоре к отстою подоспели двое волков. Видя, что опоздали, хищники расселись около скалы, облизываясь при виде быка, столь близкого и недоступного для них. Волчица было сунулась к изюбру, но тут же отскочила, лязгнув зубами. Острое копыто чуть не раздробило ей голову. Голодным волкам не хотелось оставлять оленя, они улеглись под кустами у него на виду. Серые разбойники не раз подолгу осаждали изюбрей на отстоях, доводя их до изнеможения. Не уйти бы от волчьих зубов и этому, если бы не Амба, желтой тенью мелькавший между стволами деревьев.

Тигр издалека увидел стоящего на утесе изюбра. Он неторопливо, как опытный охотник, рассмотрел подходы к отстою. Прямо идти было нельзя: место открытое, и олень увидит его. Припадая к земле, Амба стал обходить кругом отстой, скрываясь за гребнем увала. Мягкие подушечки его широких лап с втянутыми когтями, соприкасаясь с мокрыми листьями и травой, не производили никакого звука. Он крался так бесшумно, что даже сам не слышал легкого шелеста своих шагов. Ветки кустарника, задевая за бока, скользили по шелковистой шерсти. Тигр медленно проплывал среди зарослей, как месяц среди туч.

До отстоя оставалось недалеко, когда Амба заметил лежавших на земле волков, внимание которых было сосредоточено на изюбре, переминавшемся с ноги на ногу. Олень вкуснее худого жилистого волка, но тигр без колебания решил схватить волчицу, лежавшую поближе к нему.

То ли заговорила в нем предвечная вражда кошки и собаки, то ли голодная нетерпеливость толкнула Амбу на это. Нацелившись на волчицу, тигр еще осторожнее подползал к ней, переходя от одного прикрытия к другому, а когда до жертвы оставалось не более двадцати метров, он припал на несколько мгновений к земле, подобрал задние лапы, сжав мышцы до дрожи во всем теле, и прыгнул. Десять метров пронеслось его тело в воздухе, прежде чем коснулось земли. Волки бросились врассыпную, но было поздно. На втором прыжке тяжелые лапы Амбы опустились на волчью спину, и не успела волчица огрызнуться, как ее позвонки хрустнули и разошлись в мощных тигриных челюстях. Воспользовавшись бегством своих врагов, изюбр спрыгнул с отстоя и опрометью бросился в спасительные заросли.