Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Давай, Вилли, – потирая руки, подбадривал Марш. От напряженного ожидания у него затекли пальцы.
– Черт возьми, – прошептал Йегер, – надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
– Объясню потом.
– Нет уж, спасибо. Я сказал, что ничего не хочу знать.
Штифель выпрямился и глубоко вздохнул.
– Единица, – заявил он. Единица была первой цифрой комбинации.
Как и Штифель, Йегер то и дело бросал взгляд на женщину. Она, сложив руки на груди, скромно сидела на одном из позолоченных стульев.
Иностранка, черт побери!
– Шесть.
Так и продолжалось, по одной цифре каждые несколько минут, пока в 23:35 Штифель не спросил Марша:
– Когда родился владелец?
– Это к чему?
– Можно сэкономить время. Думаю, что он заложил в шифр дату своего рождения. Пока что у меня один-шесть-один-один-один-девять. Шестнадцатое число одиннадцатого месяца тысяча девятьсот…
Марш просмотрел свои выписки из «Кто есть кто?»:
– Тысяча девятьсот второй.
– Ноль-два. – Штифель попробовал комбинацию и улыбнулся. – Чаще всего это день рождения владельца, – объяснил он, – или день рождения фюрера, или День национального пробуждения. – Он открыл дверцу.
Сейф был небольшой. В нем не было денег или драгоценностей, одни бумаги – в большинстве своем старые бумаги. Марш вывалил их на стол и начал сортировать.
– А теперь я бы хотел уйти, герр штурмбаннфюрер.
Марш оставил его слова без внимания. Красной ленточкой были перевязаны документы на право собственности в Висбадене – судя по всему, фамильное имение. Были акции. Хеш, Сименс, Тиссен – обычные компании, но вложенные суммы были астрономическими. Страховые полисы. Одна человеческая черточка – фотография Марии Дымарской пятидесятых годов в соблазнительной позе.
Неожиданно вскрикнул стоявший у окна Йегер.
– Вот они. Дождался, долбаный дурак!
Площадь быстро огибал серый, ничем не выделяющийся автомобиль «БМВ». За ним следовал армейский грузовик. Машины, развернувшись, остановились, перегородив улицу. Из легковой машины выскочил человек в кожаном, с поясом, пальто. Откинулся задний борт грузовика, и из него стали выпрыгивать вооруженные автоматами эсэсовцы.
– Шевелитесь! – вопил Йегер, толкая Шарли и Штифеля к двери.
Трясущимися пальцами Марш продолжал перебирать оставшиеся бумаги. Голубой конверт, не подписанный. В нем что-то тяжелое. Конверт не заклеен. На конверте оттиск: «Цаугг и Си, банкиры». Он сунул его в карман.
Раздался длинный, нетерпеливый звонок. Звонили снизу.
– Они, должно быть, знают, что мы здесь!
– Что теперь будет? – прошептал Йегер.
Штифель побледнел. Американка не двигалась. Казалось, она не понимала, что происходит.
– В подвал, – заорал Марш. – Может быть, разминемся. Давайте в лифт.
Все трое выбежали на площадку. Он стал запихивать бумаги в сейф, захлопнул его, перемешал набор и поставил зеркало на место. Сделать что-нибудь со взломанной печатью на двери не было времени. Спутники держали для него лифт. Он втиснулся в кабину, и они стали спускаться.
Третий этаж, второй…
Марш молил, чтобы лифт не остановился на первом этаже. Он не остановился. Дверь раскрылась в пустом подвале. Над головой раздавались шаги эсэсовцев по мраморному полу.
– Сюда! – Он повел их в бомбоубежище. Решетка вентилятора стояла там, где он её оставил, – у стены.
Штифель понял все без слов. Он подбежал к люку и забросил в него свой саквояж. Ухватился за кирпичи и попытался добраться до люка, но ноги скользили по гладкой стене. Он завопил через плечо:
– Помогите же!
Марш и Йегер подхватили его за ноги и подняли к люку. Человечек, извиваясь, нырнул головой вперед и исчез.
Топот сапог приближался. Преследователи нашли вход в подвал. Послышался грубый окрик.
– Теперь вы, – обратился Марш к Шарли.
– Должна вам заметить, – она указала на Йегера, – что он сюда не пролезет.
Йегер ощупал руками талию. Слишком толст.
– Я останусь. Что-нибудь придумаю. А вы оба выбирайтесь.
– Нет. – Это становилось похожим на фарс. Марш достал конверт и вложил его в руку Шарли. – Возьмите это. Нас могут обыскать.
– А вы? – Держа в руках свои туфли, она уже взбиралась на стул.
– Ждите от меня вестей. Никому ни слова.
Он обхватил её, взял руками под коленки и толкнул. Она была легкой как пушинка.
Эсэсовцы уже были в подвале. Грохот шагов и распахиваемых дверей.
Марш поставил на место решетку и отодвинул стул.
Когда национал-социализм будет находиться у власти достаточно долго,
станет больше невозможно представить себе образ жизни, отличный от нашего.
Адольф Гитлер, 11 июля 1941 года
Серый «БМВ» двигался к югу от Саарландштрассе, мимо спящих отелей и пустых магазинов центрального Берлина. У темной громады Этнографического музея он свернул влево – на Принц-Альбрехтштрассе, к штаб-квартире гестапо.
Как и во всем, в отношении машин существовала иерархия. Орпо полагались жестяные «опели». У крипо были «фольксвагены», четырехдверные варианты первоначального «КДФ-вагена», машины для рабочих, которые штамповали миллионами на заводах в Фаллерслебене. Но гестаповцы жили шикарнее. Они разъезжали на «БМВ-1800» – зловещих машинах с рычащим усиленным двигателем и тусклым серым кузовом.
Сидя на заднем сиденье рядом с Максом Йегером, Марш не сводил глаз с арестовавшего их человека, командовавшего облавой в доме Штукарта. Когда друзей выводили из подвала в вестибюль, он встретил их безукоризненным гитлеровским приветствием:
– Штурмбаннфюрер Карл Кребс, гестапо!
Маршу это ничего не говорило. Только теперь, в «БМВ», глядя на профиль, он узнал его. Кребс был одним из эсэсовских офицеров, которые приезжали с Глобусом на виллу Булера.
Ему было лет тридцать. Худое интеллигентное лицо. Если бы не форма, его можно было принять за кого угодно – адвоката, банкира, специалиста в области евгеники, палача. Это вообще относилось к молодым людям его возраста. Они сошли с конвейера, состоящего из детской гитлеровской организации пимпфов, гитлерюгенда, национальной воинской повинности и спортивной организации «Сила через радость». Они слышали одни и те же речи, читали одни и те же лозунги и ели обеды из одного блюда – в помощь страдающим от зимы. Они были рабочими лошадками режима, не знали другой власти, кроме власти партии, и были такими же надежными и обычными, как «фольксвагены» крипо.