Он отдал им ребенка на второе утро. Отдал на смерть девятилетнего мальчика Эриджио Валери и прочим. Опасаясь возможных беспорядков, обошлись без публичной казни, но мертвое тело напоказ все-таки выставили – нельзя было допустить распространения слухов о том, что где-то на свете живет наследник.

Графине позволили остаться в святой обители, поскольку она не представляла реальной опасности. Вообще-то некоторые аристократки могли сплотить вокруг себя солдат и народ, но супруга Уберто к таковым не относилась. Графиня ненавидела и боялась мужа и почти не знала своего ребенка. Ее оставили Джаду.

Морани ди Россо убили через два дня после смерти Уберто.

Это тоже не было официальной казнью – управляющего растерзала чернь, которой приказали собраться на площади перед дворцом. Новарро отдал им несчастного в качестве жертвы. Морани, заявил советник, участвовал в заговоре, именно он впустил к графу убийцу с кинжалом. Обнародовали историю об изуродованных половых органах. Подобная жестокость, заявил Новарро, не знает примеров в их любимой Милазии.

Поэтому Морани умер таким же образом. Его раздели догола, чтобы все видели в безжалостном свете холодного утра, и отрезали половые органы. Он клялся Джадом в своей невиновности, но его трудно было расслышать в реве толпы. Потом секретаря разорвали на части. И не позволили похоронить останки.

Я смотрел из окна дворца – заставил себя смотреть. Это зрелище навсегда останется со мной. Даже сегодня я не люблю больших толп. Я их боюсь.

Еще тогда я знал, что главный советник Новарро предложил Морани стать участником его плана, он мог доставить сына графа предводителям новой общины. Главный советник уже сказал Эриджио Валери, что это сделает именно Морани ди Россо, хороший, верный человек.

Я до сих пор не уверен в причине, по которой Морани отказался. Он любил свою семью и никоим образом не устал от жизни, дара Джада. К тому же он не хранил верность Уберто и не чувствовал по отношению к нему никаких обязательств – уж я-то знал.

Думаю, вероятнее всего, он хранил верность идее о преданности в том мире, где ее было так мало. Верил в то, что человек должен иметь возможность бросить где-то якорь, сказать правду, найти пристанище.

Он отказался отдать ребенка на смерть, хотя понимал, что вместо него это сделает кто-нибудь другой. Наверное, в самые темные времена все, что мы можем, – это отказаться стать соучастниками тьмы.

Я до сих пор не знаю, что лучше. Даже сейчас, оглядываясь назад, не уверен, что он поступил правильно.

Я – другой человек, и поступки, свои и чужие, измеряю иной мерой. Сыновей и дочь Морани тоже убили, а с женой перед смертью делали ужасные вещи. Как тут подвести баланс между добром и злом, на каких счетах вычислить правоту души?

Каждому из тех купцов, которые образовали общину Милазии, было наплевать на то, что Уберто убит. Его смерть стала их вратами в новую жизнь. Но миру нужно было предъявить злодеев. Одним из них, частью этой истории, сделали Морани ди Россо.

Через некоторое время я вернулся в Авенью и рассказал Гуарино о том, что произошло в действительности и как поступил я сам. Он заплакал, и, глядя на него, я тоже заплакал.

Слезы могут быть данью уважения какому-нибудь человеку, но они не отменяют ту истину, что ты смотрел, как толпа его убивает, из верхнего окна дворца.

И также нельзя отрицать, что под управлением общины, заменившей Зверя, Милазия осталась безопасным и даже не таким страшным по ночам городом. Купцы под предводительством главного советника заключили соглашение с командирами отрядов наемников Уберто. Крупная выплата обеспечила преданность их командующего, а за ней последовали дом в городе, земля за городскими стенами и невеста с богатым приданым. Купцы никогда не задерживали выплаты своим наемникам – они для этого были слишком умны.

Однако главный советник умер в своей постели полгода спустя.

Это сделал я.

Мое второе убийство. Но оно было другим – спланированным, а не спонтанным. Меня ждал конь, когда я, убегая, спустился по той же самой потайной лестнице и открыл дверь, через которую вывел тогда Адрию Риполи.

Я разбудил Новарро перед тем, как убить его, и шепнул ему на ухо имя Морани, вонзая в него кинжал. Я не считаю себя жестоким. Конечно, я всего лишь дитя своего времени, как и все мы.

* * *

О Милазии ходили противоречивые и запутанные слухи, но одно Елене было ясно: мальчика, сына Уберто, выдали на смерть. Очевидно, его труп показали всем, хотя некоторые заявляли (разумеется), что это мог быть труп любого ребенка.

Рассказывали о случаях жестокого насилия. Два дня езды верхом – недостаточно безопасное расстояние, думала Елена.

Поэтому она позволила Адрии уехать через неделю. Будь она честной перед собой, то признала бы, что одной из причин такого решения стало то, что ее все больше отвлекало присутствие в доме этой женщины.

Это пациентка, которую ты лечишь, все время твердила она себе, но не очень-то помогало. Ночами в полусне ей виделось, как она заставляет девушку Риполи ублажать ее саму вместо извинения, а потом, как добрый человек, Елена поворачивается и…

Пациентка извинилась перед ней на следующее утро.

В этом нет необходимости, но извинения приняты, ответила тогда Елена.

Но, конечно, необходимость была, а прощение получилось… сложным. Вряд ли девушка поняла, насколько сложным, и это даже к лучшему.

Учитывая все это, Адрии Риполи следовало отправиться обратно на север прежде, чем ее настигнет беда из города, и для маленького домика и живущей в нем целительницы так тоже будет лучше.

– Я научу одного из ваших телохранителей менять повязку, но рана уже не должна требовать большого внимания.

– Я наблюдала за тем, как вы это делаете. Не раз. Мне хорошо видна собственная нога, и я обладаю некоторыми навыками. Я сама смогу это делать, – ответила ей Адрия. – Хотя уверена, что они получили бы удовольствие, меняя повязку и глазея.

В ее голосе звучало нетерпение, насмешка. Она хочет уехать, подумала Елена.

Адрия уже хорошо ходила. Есть основание предполагать, что она не будет хромать. Шрам – да, останется, но увидит его только любовник, или служанка, или те, кто будет помогать при родах.

– Я дам вам бинты и бутылку с настойкой для очистки раны.

– Вино не годится?

– Вино хуже, – сказала Елена, так же коротко. – Вам больше не нужен мед. Если рана откроется и начнет кровоточить, найдите другого целителя или врача дальше к северу.

– Найду. Я вам очень благодарна, – сказала Адрия Риполи. – Надеюсь, вы это понимаете.

– Мне хорошо заплатили, – ответила Елена.

– Недостаточно за то, что произошло, когда те двое были здесь.

– Пожалуй, да.

– Недостаточно за оскорбление, которое я нанесла вам в ту ночь, – продолжала Адрия.