Закрывшаяся дверь отгородила русского от двух офицеров. Лицо одного из них, только что изображавшее брезгливость, словно по мановению волшебной палочки, сменило выражение. Сделав десяток стремительных шагов по ковровой дорожке, устилавшей пол, немец остановился, позволив догнать себя тому, кто представлялся переводчиком.

– Не верю. Это все слишком авантюрно и глупо для Книппеля. – Маленький человечек в деловом костюме был вынужден смотреть на офицера снизу вверх.

– Этот ублюдок считает, что он чертовски убедителен, Клаус… Мы позволим ему себя убедить. Нам это ничего не будет стоить. Они стараются не дать нам времени, заставить принять самое простое, лежащее на поверхности решение. Подсовывают на блюдечке.

– Мне известить Конрада? – понятливо уточнил человечек.

– Точно! Завтра мы прихлопнем этих выскочек! – Офицер демонстративно и звонко хлопнул в ладоши.

– А… с этим? – Переводчик выразительно кивнул в сторону закрытого кабинета.

– Пусть займутся. Никаких церемоний, Клаус, никто об этой свинье сожалеть не будет. Мне все равно, как он будет выглядеть. Главное – я хочу знать правду.

Переводчик понятливо кивнул. Ничего удивительного в приказе военного коменданта не было. Русский являлся лишь сосудом, содержащим нужные сведения. О сохранности тары, когда нужно ее содержимое, задумываться никто не станет.

– Получить оружие, боец! – Клыков, стоявший над душой, был, несомненно, серьезен. Поддавшись его настроению, я взял из рук дежурного карабин и проверил затвор. Как и что может в нем сломаться, мне даже примерно было неизвестно, но тем не менее процедура была обязательной. Закончив с проверкой, я закинул карабин на плечо и поставил свою подпись в журнале.

– Патроны при себе? – поинтересовался Клыков, и, не будь он настоящим сержантом, клянусь, я бы подумал, что ему просто нравится играться в войнушку.

– Так точно, товарищ сержант! – отбарабанил я. – Четыре обоймы!

– Выдай ему две гранаты, – совершенно неожиданно приказал сержант, и невысокий крепкий Величко, ни секунды не сомневаясь, выставил на столе две длинные «колотушки», правилам обращения с которыми меня учил Клыков буквально накануне.

Молча расписавшись в журнале и передав его абсолютно серьезному Величко, я вопросительно посмотрел на сержанта.

– Бегом за мной, боец! – Клыков вышел из дома. Я последовал за ним.

Бегом, разумеется, было сказано для красного словца. Шли мы быстрым шагом, дабы Клыков мог успеть посвятить меня в свои планы. Слушая сержанта, я все больше удивлялся. И было чему.

– Заступаешь на дежурство, боец. Боевое дежурство, ясно? Сейчас идем на наблюдательный пункт, и я тебе показываю зону наблюдения. Никаких шуток. Сегодня почти целый день защита населенного пункта будет лежать на тебе! Уяснил?

Сделав несколько шагов и поняв, что идет в одиночестве, Клыков остановился и развернулся ко мне.

– Что не так, боец? – Вот и вся реакция на мое вытянувшееся в недоумении лицо.

– Товарищ сержант, вы уверены, что я готов к таким мероприятиям? – выдавил я из себя.

– Какие сомнения, боец? – Клыков вопросительно поднял бровь.

– Ну… как бы… э-э…

– Понятно. Хорошо. Ввиду твоей неготовности, боец, мною принято решение оставить тебе в помощь красноармейцев Коздоева и Величко. Коздоев и Величко будут также вести наблюдение. Лейтенант Диляров будет осуществлять общее руководство.

– Ага, – с облегчением сообразил я. – Вы шутите, товарищ сержант?

Клыков вперил в меня немигающий взгляд. Сурово сдвинул брови. И урезонил меня весьма кардинально:

– Ты видишь, что я улыбаюсь боец?

Не рискуя больше лезть с вопросами, я послушно шел за быстроногим сержантом. На окраине села Клыков привел меня в полуразрушенный заброшенный дом и вылез на чердак. Мне не оставалось ничего иного, кроме как последовать за ним. Оказавшись наверху, я полностью утратил свои иллюзии. На чердаке с прохудившейся и, естественно, нечиненой крышей действительно был оборудован наблюдательный пункт. Основными его составляющими являлись табурет, бинокль, журнал, небольшой столик и немецкий пулемет рядом с какими-то ящиками.

– Садишься сюда, – сержант указал на табурет, – берешь бинокль и неотрывно наблюдаешь за секторами. Ориентиры написаны вот здесь, – Клыков ткнул пальцем в журнал, – разберешься. Ничего сложного. Глазам отдохнуть давай, биноклем не злоупотребляй. Наблюдай по ориентирам, начиная с левого крайнего. Все, что обнаружишь, любые изменения… записывай в журнал. Увидел врага – сразу сообщай.

Наклонившись к столу, сержант вынул из-под него классический советский телефонный аппарат, продемонстрировав мне.

– Все ясно?

– Нет, не все! – категорично не согласился я. – Куда вы все собрались? Долго мне здесь сидеть? А если я есть захочу или в туалет? Почему телефон на полу?

– Вечером отряд возвращается. Пить во фляге всегда должно быть, ты боец, есть, – снова заглянув под стол, сержант выставил на него какую-то небольшую картонную коробку, – вот еда. Естественные нужды справлять по мере надобности, не отлучаясь от наблюдения. Телефон стоит под столом в целях сохранности. Дабы при обстреле или бомбардировке не пострадал.

– А у меня мало воды! – на мой взгляд, резонно возразил я и был тут же прерван резким окриком сержанта:

– Приступить к выполнению боевой задачи – наблюдению!

– Есть! – обескураженно отозвался я и через пару десятков секунд остался на напоминающем решето чердаке в полном одиночестве.

Даже и подумать не мог, что вести наблюдение – это действительно сложная задача. Положим, сначала даже интересно смотреть по сторонам и улавливать что-то. Но буквально через полчаса все это надоедает до такой степени, что готов уже на стенку лезть. Плюс ко всему взошедшее солнце принялось хорошенько припекать, заставляя меня исходить потом. Наблюдение медленно, но верно осточертело мне до такой степени, что хоть сейчас ложись и дрыхни.

Конечно, на это я бы не решился. В конце концов, отряд действительно почти в полном составе ушел из деревни. Это я наблюдал воочию, цинично забив на свой сектор наблюдения и пялясь в абсолютно противоположную сторону.

В общем, к часу дня мое настроение и самочувствие стали подходить к критической отметке. Я весь вспотел, немилосердно чесался и был голоден как волк. Негодяй Клыков подсунул мне так называемый сухой паек – печенья и консервы, которые я, видимо, должен был поедать с помощью штыка, без таких излишеств, как ложка и вилка. К тому же у меня кончилась вода и дьявольски хотелось пить. Короче говоря, где-то с полпервого Клыков, где бы он ни находился, икал, и у него наверняка пламенели уши.

Ничего, кроме морального удовлетворения, представляемые картины мучений сержанта мне не приносили. Пить по-прежнему хотелось, все так же я чесался и рассеянно поглядывал по сторонам. Как вдруг…