Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Островцев жадно просматривал выпуски новостей.
Дикторы наперебой рассказывали про перезагрузку в американо-российских отношениях.
Вскоре караул у телевизора наскучил Андрею.
Конверт из танталовой бумаги, 23767t… Будь что будет…
А вдруг и вправду, времена поменялись, (кажется, так сказал Звоньский).
Островцев стал помогать Гале по огороду: окучивал картошку, собирал в банку колорадских жуков, срезал пасынки с помидорных кустов.
Однажды ранним утром Андрей вышел из дому.
Зябкий воздух щекотал лицо, влажно шевелился в низинах, скучиваясь в белые подушки. Высокая трава хлестала по сапогам с длинными голенищами, делала их блестящими и чистыми. Сапоги Андрей нашел на чердаке — оказались впору. Там же был и прорезиненный зеленый плащ с крупными золотистыми пуговицами.
Островцев не помнил, когда последний раз был в поле: для него оказалось в новинку и легкое головокружение от предрассветного воздуха, и краски восхода, с каждым мигом все более многообразные, и резкий вскрик какой-то птицы, и журчание спрятавшегося в траве ручья…
Андрей засмеялся от переполнившей его радости.
Бегом спустился с заросшей луговыми цветами кручи, вброд преодолел звонкую речушку и очутился в лесу.
Вдохнул полной грудью. О, Боже!
Как жалко, как обидно ему стало за то время, что он провел в подземном мешке под названием Подлинный ЯДИ!
Вот паучок, повисший на тонкой ветке.
— Ты умнее меня, — прошептал Андрей пауку, но тот не понял и спрятался в листве.
Деревья замахали ветками, словно приветствуя нового берендея. В прохладном сумраке таилась земляника. Где-то стучал дятел.
Лес понемногу спустился в низину, земля стала влажной, но не вязкой; все чаще попадались сгорбленные низкорослые березы и замшелые пни.
Андрей, почувствовав усталость, присел на пень.
И вдруг…
Солнце будто взорвалось перед изумленными глазами Островцева, покрыв небо ровным оранжевым налетом, тут же покрасневшим. Налетел ветер — колючий, знойный, швырнул в лицо несколько осенних листьев с красными жилками.
Миллионы невидимых стрел со всех сторон летели к Андрею, безжалостно втыкаясь в тело, проникая в легкие, причиняя нестерпимую боль. Островцев встал было с пня, но тут же упал на колени: носом хлынула кровь. Он захрипел, схватился руками за горло, тщетно пытаясь избавиться от стрел, рухнул лицом в пожухлую траву. Листья равнодушно сыпались на него.
13. Белый олень
Я глядел на бесконечную стену, не в силах произнести ни слова. В Джунглях я слышал россказни о резервациях, но не верил в них. И вот резервация передо мной.
— Что это? — повернулся к Марине.
— Я же сказала, Москва — самая большая резервация в Джунглях.
Ветер поднял с земли снег, заслонивший от наших взоров Москву. Когда вихрь угомонился, Марина уже направлялась к резервации.
— Марина, — я догнал, преградил ей путь. — Нам не стоит туда соваться.
— Почему, Андрей?
— Вспомни, что было в Калуге.
— Это не Калуга.
Марина рукой отстранила меня.
Я посмотрел, как удаляется ее фигура, сплюнул на снег и побежал следом.
— Подумала было, что ты не пойдешь, — улыбнувшись, сказала Марина, когда я поравнялся с ней. — Хотела поворачивать обратно.
Я хмыкнул — что тут скажешь?
Небо скукожилось.
Вблизи стало понятно, что стена сооружена из кубов, плотно подогнанных друг к другу. Каждый куб — несколько спрессованных автомобилей.
— Пойдем, я знаю, где лазейка.
— Ты что, уже была здесь? — удивился я.
— Я родилась в Москве.
Вот оно что!
— А как же тебя занесло в Джунгли?
— По глупости.
Я умолк, пораженный простотой ответа.
Марина нетерпеливо махнула рукой, мы двинулись вдоль стены.
Когда началась метель, я заволновался: скоро ночь и здесь, на открытом пространстве, нам придется худо.
— Что ты ищешь, Марина?
Она повернула ко мне щеку, облепленную снегом. В глазах растерянность.
— Белого оленя.
— Чего?
Отмахнулась и побежала вдоль стены, задрав голову.
Черт возьми, она что, свихнулась?
— Надо искать убежище — скоро стемнеет!
Метель скомкала мои слова, пригвоздила к земле крупными снежинками. И тут я увидел белого оленя: в один из кубов попался белый автомобиль, причудливо изогнувшийся под прессом.
— Вон он, твой олень! — закричал я.
Марина вынырнула из метели.
— Отлично, Андрей.
Под оленем, став спиной к стене, она отсчитала девять шагов вперед. Руками расчистила снег.
— Что стоишь? Помоги!
Ржавая крышка с надписью «Мосводоканал», прихваченная кое-где льдом, поддалась не сразу.
Облако пара поднялось из черной дыры. Запах плесени, болота. Узкая лестница ползет вниз, цепляясь за стену бетонного колодца, дна которого не видать.
Этот колодец ведет в резервацию… Резервация! Оживший бред игрока. Неужели я попаду в нее?
Марина ступила на лестницу, стала спускаться. Совсем исчезла из виду…
— Андрей?
Голос нетерпеливый, недовольный.
Иду.
Я полез в колодец.
— Марина.
— Тс!
Тонкий палец прижался к моим губам. Колодец привел нас в широкий тоннель.
— Здесь лучше тихонько. Пошли!
Держа меня за руку, Марина двинулась вперед. Под ногами хлюпала вода.
Мало-помалу мои глаза стали кое-что различать в темноте.
Тоннель со щербатыми сводами, ржавыми балками. С потолка — вечный дождь.
Из тоннеля вышли в просторный зал с колоннами.
— Метро, — глухо сообщила Марина. — Осторожно, лестница.
Мы взобрались на каменную платформу. Из-под поддерживаемого колоннами купола шел дождь, звонко стуча по граниту. Напротив нас остановился поезд.
Марина подошла к одному из вагонов, встав на цыпочки, сняла что-то с крыши. Щелчок — и у нее в руках возник сноп света.
— Мой тайник, — сообщила Марина, направив фонарь мне в лицо.
— Прекрати, — сказал я, заслоняясь рукой.
Она повернула луч в сторону: я увидел в вагоне поезда пассажиров. Время сделало фотографию на память: перегруженный вагон метро, кто-то из пассажиров смотрит на часы, кто-то читает, кто-то спит.