— Ты можешь спать здесь, — осторожно сказала она однажды, когда ремонт во второй комнате был закончен. — Все же тут лучше, чем в фургоне.

Лука подумал секунду.

— Хорошо.

Он съездил в деревню и возвратился с железной кроватью.

— Уж очень узкая, — с сомнением сказала она. Не больше двенадцати футов.

— Люди живут в маленьких домах. Мебель должна быть узкой.

Но матрац к ней совершенно не подходил, и Лука вынужден был купить другой. Он оказался шире, чем кровать.

— Видишь, неважно, что кровать узкая, — торжествующе сказал Лука. — Зато я буду спать на широком матраце.

— Но он будет свешиваться с каждой стороны.

Всякий раз, когда ты захочешь перевернуться, будешь падать.

— Ерунда. Я подойду к этому научно.

Лука объяснил ей все с научной точки зрения, но Ребекка отнеслась с недоверием и даже презрением ко всем его научным идеям. Ночью он лег в кровать в соответствии с научной точкой зрения и упал три раза. После этого он положил матрац на пол, а на кровать свалил все, чему раньше не мог найти место.

Юмор помогал им жить, протягивая между ними хрупкий мостик.

Случай, который все разрушил, подкрался к ним без предупреждения. Они сидели на кухне, слушая концерт по радио, и смеялись над попытками Луки восстановить ее «трейлер».

— Хорошо, я восстановлю твою коляску с прицепом, — наконец сказал он, — но стоит ли? Ты будешь пользоваться ею?

Бекки покачала головой.

— То-то и оно. — Он бросил колесо, которое укатилось в угол. — Мой отец хранил ее, — вспоминал Лука. — На тот случай, если родится другой ребенок. Но этого не случилось. Мама умерла, когда мне было десять.

— Да, я помню, ты рассказывал мне однажды. Бекки задумалась. — Должно быть, тебе было одиноко без братьев и сестер.

— Отец мне их заменял. — Он хмыкнул. — Бернардо Монтезе, местный великан, которого боялись все в округе. Но в душе он был мягким. Сначала о нем заботилась мама, потом я. Отец был словно ребенок.

— Ты очень любил его? — спросила она.

— Да. Мы были очень похожи. Но теперь я понимаю, что лишь отчасти. Он казался ребенком, который никогда не вырастет. Ты не поверила бы в такое противоречие, но за огромной физической силой скрывалась такая же слабость.

Бекки наблюдала за ним, сдерживая дыхание от охватившего ее предчувствия. Что-то невнятное витало в комнате. Если ей хотелось остановить происходящее, то нужно было сделать это сейчас.

— Продолжай, — прошептала она.

— Отец никак не избавлялся от детской коляски. Он говорил, что моей жене однажды она придется очень кстати. Я не смог сказать ему, что коляска годится лишь для свалки. Мысль о внуке придавала ему силы. Однажды отец напился и упал в каменный карьер. Он умер на следующий день. Мне было шестнадцать.

Лука рассказывал о своих родителях не первый раз, но никогда не затрагивал эту тему.

Она пробовала найти правильные слова, которые побудили бы его говорить дальше, но прежде чем Бекки произнесла хоть слово, он сказал:

— Когда мы встретились в Лондоне… — На мгновение он остановился, словно испугался чего-то.

— Продолжай.

— Я никогда не спрашивал тебя о родах. Я все думал об этом, но…

— Роды были преждевременными.

— Тебе трудно говорить об этом. Бекки, ты сильно страдала?

— Все произошло очень быстро. Она была маленькая, недоношенная. Мне было плохо после родов. Я очень хотела увидеть тебя и не знала, что ты сидишь в тюрьме.

— Твой отец, должно быть, вызвал полицию, пока я вызывал «скорую». Полицейские прибыли быстро и арестовали меня, как сказали, для «исправления поведения». Я умолял разрешить мне поехать с тобой, но они не позволили. Я помню закрытые двери санитарной машины, увозящей тебя, в то время как меня тащила в противоположную сторону полиция.

Лука надолго умолк, затем продолжил свой рассказ.

— Казалось, я схожу с ума, я начал беситься.

Потребовалось четверо полицейских, чтобы справиться со мной, я разбил нос одному из них, так что у полиции нашлось обвинение против меня. В тюрьме я пробыл много дней, не получая никаких новостей о тебе. Потом явился твой отец, сказал, что ребенок родился мертвым и я должен забыть тебя.

— Что он сказал? — Она ошеломленно уставилась на него.

— Он сказал, что наш ребенок родился мертвым. Бекки, что с тобой? — нервно спросил он, увидев, что она уставилась на него с мертвенно-бледным взглядом.

— Она не родилась мертвой, — прошептала Ребекка. — Она жила несколько часов в кувезе. Я видела ее. Она была такая крошечная, подключенная к аппаратам, вся в проводах. Это было ужасно. Доктора и медсестры боролись за ее жизнь.

Они старались, но все было бесполезно. Она умерла.

— Но она была жива? — хрипло спросил он. Она была живой, хотя бы некоторое время?

— Да.

— Ты держала ее на руках?

— Нет. Она должна была находиться в кувезе.

Это был ее единственный шанс. Но когда она умерла, медсестра завернула ее в пеленки и дала мне. Я поцеловала дочку и сказала, что мать и отец любили ее. Потом я попрощалась с ней.

— Ты все это помнишь?

— Да, тогда я еще находилась в здравом уме.

Депрессия началась несколько часов спустя.

— Ты спрашивала, где я был?

— Да, я продолжала спрашивать папу, он сказал, что полиция все еще пытается найти тебя.

— Он сказал так, зная, что меня посадили в тюрьму? — с тихим гневом спросил Лука.

— Он продолжал говорить, что ты ушел. Дочь умерла, а потом… — Бекки с трудом удавалось подбирать слова, — все вокруг вдруг стало темным.

Черное облако окутало меня. Я чувствовала себя обессиленной, я задыхалась и была испугана.

Весь мир, казалось, был полон ужаса, и так продолжалось день за днем. — Бекки провела рукой по глазам. — Возможно, депрессия началась из-за смерти ребенка. Но, возможно, если бы мы были вместе, этого бы не случилось. Или я оправилась бы скорее. Хотя теперь какая разница.

— Все было бы хорошо, если бы твой отец не разлучил нас, — сказал Лука. — Неважно, злом или обманом, он причинил нам боль, но и сам получил по заслугам.

Она кивнула.

— Я думаю, он полагал, что с легкостью вернет меня. Но ситуация вышла из-под контроля, и отцу пришлось нагромождать один обман на другой, лишь бы не признавать, что он был не прав. В конечном счете он терпел фиаско.

Лука взглянул на нее.

— Ты защищаешь его?

— Нет, но я не думаю, что он был плохим изначально. Отец стал таким, потому что не умел просить прощенья. Он разрушил нас, но разрушил и себя. Он знал, что сделал, но не мог в этом признаться. Знал и не мог столкнуться с этим лицом к лицу.