Для того чтобы выкристаллизовать аргументы различных сторон, в рассматриваемых дискуссиях выделялись суждения относительно материнства, родительства, интересов ребенка, социального обеспечения, рынка, льгот и других вопросов, имеющих отношение к обоснованию той или иной точки зрения. Затем суждения, выражающие близкие точки зрения, были сгруппированы вместе, и из них извлекались рационализирующие основания или «гендерно-моральные рационализации» («gendered moral rationalities»). Этот термин был введен британским социологом С. Дунканом при изучении классовых различий во взглядах на материнство. Дункана интересовало, каким образом группы женщин, принадлежащих к различным классам – он использует выражение «class-groups» – т. е. профессионалы, принадлежащие к среднему классу, рабочие, домохозяйки и т. д., – разъясняли свою точку зрения на отношения между матерью и ребенком, как понимали интересы ребенка, а также какую модель присмотра за ребенком (в детском саду, при помощи няни, членов семьи или как-то иначе) считали предпочтительной. Доводы, при помощи которых опрашиваемые обосновывали свой выбор, были названы им gendered moral rationalities (гендерно-моральные рационализации). Эти доводы «являются гендерными, так как имеют отношение к материнству, они являются моральными, так как отвечают на вопрос, какое поведение считается правильным, и они являются рационализациями, так как предоставляют рамку для принятия решений»[183]. Иными словами, гендерно-моральные рационализации можно рассматривать как устойчивые убеждения относительно того, как должны быть организованы гендерные отношения и как следует решать «женские проблемы». Те рационализации, которые важны в данном случае, связаны с вопросом, почему женщинам следует или, наоборот, не следует назначать особое обращение при отбывании наказания.

а. Помиловать

Самым распространенным аргументом среди подписавших Обращение за досрочное освобождение С. Бахминой являлось милосердие: «Господин Президент! Будьте милосердны! К милосердным и Бог являет милость» (Такома, провайдер)[184]. Желая рационализировать проявление милосердия как моральный акт, люди обычно стремятся апеллировать к некоей общей перспективе, согласно которой заключать в тюрьму матерей маленьких детей неправильно в принципе:

«Если Светлана Бахмина и виновата, она уже наказана. Тот же, кто будет милостив к падшим, будет уважаем и любим народом. Светлану Бахмину ждут дома дети, скоро родится еще один малыш. Пусть этот ребенок родится на свободе. Этот малыш очень страдает у мамы в животе. Ведь он все чувствует и слышит. Подумайте об этом маленьком человечке!» (Москва).

Материнство и беременность также рассматриваются как самодостаточные и очевидные основания для освобождения, не требующие дальнейшей аргументации:

«…А наши сроки заключения, стоит только примерить их на себя, ужасают: и 6 месяцев представятся любому страшной карой, а тут более 6 лет. Для женщины! Матери!! Беременной!!! Господа законодатели, придумывающие сроки в УК, господа судьи, выносящие такие сроки в приговорах, господин президент, одумайтесь!!!» (Хабаровск).

Материнство в этом случае рассматривается как «природная инстанция» или особое состояние: «Матерям не место в тюрьме» (Санкт-Петербург, безработный). Или: «Она беременна. Этим сказано все. Абсолютно все» (Москва). Авторы обращений регулярно упоминают особую связь между матерью и ребенком, и, таким образом, благополучие ребенка, за которое несет ответственность мать, становится важным аргументом в пользу особого отношения: «Ведь так не должно быть на свете, чтоб были потеряны дети! Мама и дети – едины! Новый человек должен быть рожден на свободе!» (г. Одинцово, мама). Разлучение матерей и детей вызывает страдание, и наносить его – преступно:

«Господин Медведев, воспользуйтесь своим правом помилования. Самое большое наказание и самое страшное для матери – находиться в дали от детей. У ВАС ЕСТЬ ДЕТИ? Днепропетровск»[185].

Заключение матерей в тюрьму квалифицируется как безнравственный поступок, который может быть приравнен к терроризму:

«Судебная власть, держащая в тюрьме (!) беременную, к тому же имеющую на иждивении двоих малолетних детей, выступает как террорист-нелюдь, берущий в заложники детей и женщин. Где же и что же наши т. н. “Гаранты”, нынешний и прежний? Представили хотя бы на минуту своих жен и детей в подобной ситуации» (Москва).

Еще одна линия аргументации апеллирует к мужественности, наличие которой не позволяет обижать слабых: «Мне казалось, что даже подполковники КГБ иногда могут быть МУЖЧИНАМИ (Москва – Houston, биолог)». Некоторые авторы указывают на политическую подоплеку дела и считают его позором для российской судебной системы:

«Женщина без уголовного прошлого, без крови на руках – мать 2-х маленьких детей, беременная – сидит в тюрьме – это позор российскому правосудию! Но что еще меня удивляет так это поведение первых дам России – где их слово в защиту… и что стоят все эти титулы и награды полученные от ЦЕРКВИ! Просто не понимаю…» (Израиль – педагог).

Эти комментарии, особенно те, что оставлены «иностранцами» (живущими в США или Израиле, странах, где имеются значительные русскоязычные диаспоры), содержат следующее противоречие. Их авторы, указывая на аморальность ареста матерей и стыдя российскую пенитенциарную систему, не упоминают о том, что уголовное законодательство демократических стран, где они живут, не предусматривает особого обращения с матерями и беременными женщинами. Это заставляет предположить, что возмущение заключением С. Бахминой может иметь иные основания, чем жестокое обращение с матерью как таковое.

б. Да или нет?

Аргументация как за, так и против досрочного освобождения С. Бахминой строилась на основе апелляции к морали и справедливости. В последнем случае, однако, «справедливым» считалось не проявление милосердия к матерям, а «классовая» справедливость, т. е. получение «капиталистами», в когорту которых, по мнению многих, входила С. Бахмина, заслуженного ими наказания. Согласно этой точке зрения, будучи членом совета директоров ЮКОСа, С. Бахмина участвовала в криминальных схемах ухода от налогов, отмывания денег и выведения из России в офшорные компании огромных капиталов. Многие россияне рассматривают ЮКОС, а также те фирмы (например, «Хопёр-инвест»), в которых С. Бахмина работала ранее, как вдохновителей постсоветской вакханалии криминальной наживы, во время которой произошло преступное перераспределение национального богатства. Это мнение неоднократно высказывалось при обсуждении дела Бахминой:

«…Вспомните, сколько крови пролилось при переделе собственности и приватизации. Какими способами пользовалась власть, перелицовывая историю и насилуя наши души. Воистину СЫТЫЙ ГОЛОДНОГО НЕ РАЗУМЕЕТ и обратно. Власть и СМИ, халявные бешеные бабки и продажные адвокаты предельно озлобили социум… САМИ КОВАЛИ И ЗЛОБУ И НЕНАВИСТЬ НАРОДНУЮ – вот и расплачиваетесь за это. Я сам подписался за освобождение Бахминой и других женщин-матерей из тюрем по статьям менее существенным, чем у нее. Но у тех женщин НЕТ хорошо оплачиваемых юристов. До них нет дела хорошо проплаченных проституированных СМИ. Почему не была поднята массированная кампания такого накала с 90 годов за освобождение беременных женщин и матерей из тюрем Ельцинской России. Все было правильно, молчали правозащитники в тряпочку, а вот с Бахминой все наоборот. Вам не нужны сотни Машек, укравших кусок хлеба для своих детей. Вам подавай деву Марию с изрядным капитальцем от криминальных фирм Ходорковского…»[186]