Бернард кивнул.

— Но ничего не вышло?

— Да.

— И видимо, тебе не позволили после этого вер­нуться назад, да? В смысле, стать священником.

— Я не хотел возвращаться, Урсула. Уже многие годы я не верил по-настоящему. Просто делал вид... я был слишком робок, чтобы что-то предпринять. Дафна лишь послужила... катализатором.

— Что это такое? Похоже на что-то жуткое, что с то­бой делают в больнице, когда ты не можешь мочиться.

— Это, я думаю, катетер, — улыбнувшись, сказал Бернард. — Катализатор — химический термин. Это...

— Не объясняй, Бернард. Я вполне могу умереть, не зная, что такое катализатор. Нам нужно поговорить о более важных материях. Я надеялась, что ты сможешь ответить мне на некоторые вопросы, касающиеся ве­ры. Есть вещи, в которые мне все еще трудно верить.

— Боюсь, ты обратилась не по адресу, Урсула. Бо­юсь, что разочарую тебя окончательно.

— Нет-нет, это огромная поддержка, что ты рядом.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

Урсула вздохнула.

— Да, нужно решить столько вопросов. Например, отказываться ли от квартиры?

— Возможно, это было бы разумно, — сказал Бер­нард. — Раз уж...

— Раз уж я все равно туда не вернусь? — закончила за него Урсула. — Но что мне делать со всеми моими вещами? Сдать на хранение? Слишком дорого. Про­дать? Я даже думать не хочу, как Софи Кнопфльмахер выбирает себе что-то из моих вещей. И куда я денусь? Я же не могу оставаться здесь до бесконечности.

— Может, подыскать приличный интернат?

— Ты хоть представляешь, сколько это стоит?

— Нет, но могу узнать.

— Цены там астрономические.

— Послушай, Урсула, — сказал Бернард, — давай бу­дем практичны. Помимо твоей пенсии у тебя есть не­которое количество акций, которые можно продать. Давай выясним, какую сумму это составляет.

— Ты имеешь в виду, если я продам свои акции? И буду жить на капитал? О нет, этого я не хочу, — вздрогнула Урсула, резко мотнув головой. — Что будет, если деньги кончатся, прежде чем я умру?

— На этот случай мы постараемся подстраховать­ся, — ответил Бернард.

— Я скажу тебе, что случится. Меня отправят в госу­дарственный интернат. Я раз навещала кого-то в по­добном заведении. Далеко за городом. Люди из низ­ших слоев. Некоторые из них ненормальные. А пахло там так, словно кто-то из них страдал недержанием. Все сидели в огромной комнате, вдоль стен. — Она со­дрогнулась. — Да я просто умру в таком месте.

Слово «умру» насмешкой повисло во влажном воз­духе.

— Урсула, давай посмотрим на это с другой точки зрения, — предложил Бернард. — Какой смысл не тра­тить свои сбережения? Почему бы не прожить остаток жизни с наибольшим комфортом?

— Я не хочу умереть нищей. Я хочу хоть что-нибудь кому-нибудь оставить. Тебе, например.

— Не смеши меня. Мне не нужны твои деньги.

— Из разговора с тобой по телефону на прошлой неделе у меня сложилось иное впечатление.

— Они мне не нужны, и я их не хочу, — заверил ее Бернард и добавил, приврав: — Как, впрочем, и осталь­ные.

— Если я не сделаю завещания, меня забудут, я ис­чезну без следа. Детей у меня нет. Я ничего в своей жиз­ни не добилась. Что напишут на моей могиле? «Она не­плохо играла в бридж». «В 69 лет она все еще проплы­вала полмили». «Ее шоколадная сливочная помадка очень славилась в округе». Примерно так. — Урсула с трудом вытащила бумажную салфетку из коробки, сто­явшей на столике у кровати, и вытерла глаза.

— Я тебя не забуду, — мягко произнес Бернард. — Я никогда не забуду, как ты навещала нас дома, в Лон­доне, когда я был мальчиком, на тебе еще было крас­ное с белым платье.

— Да, и я помню это платье! Оно было белое в крас­ный горошек, правильно? Вот удивительно, что ты по­мнишь. — Охваченная воспоминаниями Урсула до­вольно улыбнулась.

Бернард посмотрел на часы.

— Я, пожалуй, пойду. Мне еще нужно заехать в боль­ницу, узнать, как там папа. Я приеду завтра. — Он поце­ловал се в костлявую щеку и вышел.

Миссис Джонс подстерегала его в темном коридоре.

— С вашей тетушкой все хорошо?

— У нее сильный запор.

— Это потому, что она не ест.

— Я собираюсь поговорить с ее врачом.

— Вы уж скажите ему, что я хорошо готовлю для ва­шей тетушки, ладно?

— Да, миссис Джонс, — терпеливо ответил Бернард и ушел.

Он оставил автомобиль на солнце, и от пекла в раска­лившемся салоне у него перехватило дыхание. Пласти­ковое покрытие сидений обожгло через брюки бедра, а до руля было почти невозможно дотронуться — так он нагрелся. Но Бернард почувствовал радость, вы­рвавшись из темного, душного дома и унылой комна­ты Урсулы. Он хорошо помнил это ощущение по своим приходским визитам — эгоистический, но неудер­жимый взлет настроения, как только за тобой закрыва­ется дверь отмеченного болезнью дома, животное удовлетворение от того, что ты здоров и подвижен, а не болен и прикован к постели.

Он перевел рычаг коробки скоростей в положение «движение» и повернул ключ зажигания. Ничего не произошло. Только через несколько минут, встрево­женный и покрывшийся испариной, он обнаружил, что двигатель заводится лишь в положении «останов­ка». Двигатель уже работал, когда этим утром Бернард сел в машину, стоявшую за оградой, а не на террито­рии прокатной фирмы. Никогда раньше он не ездил с автоматической коробкой передач, и путешествие к миссис Джонс оказалось несколько нервирующим экспериментом. Прибавляя скорость, он так и норо­вил нажать левой ногой на педаль тормоза — словно на сцепление, как полагается при переключении на следующую скорость, — отчего его автомобиль, взвизгнув, внезапно останавливался, вызывая возму­щенные сигналы едущих позади машин. Чтобы избе­жать этого, нужно было, как он определил опытным путем, убрать левую ногу под сиденье, хотя поза тогда получалась весьма неудобная. Так же он сел и сейчас, переставив правую ногу с тормоза на педаль газа, и ав­томобиль плавно отъехал от тротуара. Губы Бернарда кривились в неудержимой ухмылке ребяческого вос­торга. Ему всегда нравилось водить машину, а волшеб­ная легкость управления «хондой», которую дарила автоматическая коробка передач, только усиливала это наслаждение. Он опустил стекло, чтобы ветерок охладил салон.

В больнице Св. Иосифа Соня Ми взяла у Бернарда страховой полис и, по всей видимости, осталась удов­летворена тем, что там вычитала. Она сообщила Бер­нарду, что мистера Уолша перевели в основное здание, где он и нашел отца в двухместной палате, за ширмой, спящим после приема успокаивающего. Иглу капель­ницы из руки вынули, дышал он спокойно. Одет он был в больничную рубаху, и дежурная сестра объясни­ла Бернарду, что нужно принести на следующий день из одежды и туалетных принадлежностей. Вспомнив видавшую виды пижаму, в которой отец спал прошлой ночью — выцветшую и криво заштопанную, с двумя отсутствующими пуговицами, — Бернард про себя ре­шил купить ему по дороге домой парочку новых.