отправил в отпуск, признался мне, что он пять часов скитался взад и вперед под ее окнами при луне. И я боюсь, что он был не единственный в этом роде. Теперь я с юмором висельника сражаюсь с моими сокровенными желаниями, каждую ночь остаюсь в казино до самых поздних часов и подаю хороший пример другим… Уверяю вас, что никогда еще не было у нас так много выпито шампанского, как в эту неделю, но оно не идет впрок никому. Пейте. Пейте же! Бахус – враг Венеры. – Он снова налил бокалы доверху и продолжал: – Итак, вы видите, юноша, уж если такой прозаический тип, как я, не мог отказаться от посещений Кобленцерштрассе, уж если такой избалованный дамский герой, как Арко, предавался уединенным лунным прогулкам, то не имел ли я основания бояться, что случай с Бола-ном не останется единственным? Того и гляди, весь офицерский корпус превратился бы в миртовый лес…

– Господин полковник, – промолвил я, – со своей стороны вы поступили правильно.

Он рассмеялся:

– Вы очень любезны. Но вы еще более обязали бы меня, если бы последовали моему совету. Я был старшим среди вас и даже, так сказать, предводителем во время наших шабашей на Кобленцерштрассе, и теперь у меня такое чувство, как будто я отвечаю не только за моих офицеров, но и за всех вас. У меня есть предчувствие – не более чем простое предчувствие, но я не могу от него отделаться, – что от прекрасной дамы следует ожидать еще несчастий… Называйте меня старым дураком, болваном, только обещайте мне никогда более не переступать порога ее дома!

Он сказал это так серьезно и проникновенно, что меня вдруг обуял странный страх.

– Да, господин полковник, – произнес я.

– Самое лучшее, если вы отправитесь месяца на два путешествовать, как это сделали другие. Арко с вашим сослуживцем уехали в Париж; отправляйтесь и вы туда же. Это вас рассеет. Вы позабудете про эту чародейку.

– Хорошо, господин полковник.

– Вашу руку! – воскликнул он.

Я протянул ему свою руку, и он крепко потряс ее.

– Я сейчас же уложу вещи и с ночным поездом выеду, – сказал я твердым тоном.

– Отлично! – воскликнул он и написал несколько слов на визитной карточке. – Вот название отеля, в котором остановились Арко и ваш друг. Кланяйтесь им обоим от меня, забавляйтесь, ругайте меня немножко, но все-таки потом опять навестите меня, но уже без этой мрачной усмешки. – Он провел пальцем по моей губе, как бы желая разгладить ее.

Я тотчас же отправился домой с твердым намерением сесть через три часа в поезд. Мои чемоданы стояли нераспакованными. Я вынул кое-какие вещи и уложил их в дорогу. Затем я сел за письменный стол и написал отцу короткое письмо, в котором сообщал о своем путешествии и просил выслать мне денег в Париж. Когда я стал искать конверт, мой взгляд упал на тоненькую пачку писем и карточек, полученных за время моего отсутствия. Я подумал: «Пускай остаются. Приеду из Парижа – прочитаю». Однако я протянул к ним руку – и опять отдернул ее. «Нет, я не хочу читать их. Или хочу?» Я вынул из кармана монету и задумал: «Если будет орел – прочту». Я бросил монету на стол, и она упала орлом вниз. «И прекрасно! Не стану я их читать!» Но в то же мгновение я рассердился на себя за все эти глупости и взял конверты. Там были счета, приглашения, маленькие поручения, а затем фиолетовый конверт, на котором крупным прямым почерком было написано мое имя. Я тотчас же понял, поэтому-то и не хотел разбирать письма! Я испытующе взвесил письмо в руке, но все равно уже чувствовал, что должен прочесть его. Я никогда не видел ее почерка и, тем не менее, знал, что оно от нее. И внезапно я проговорил вполголоса:

– Начинается…

Я не подумал ничего другого при этом. Я не знал, что именно начинается, но мне стало страшно. Разорвав конверт, я прочитал:

«Мой дорогой друг!

Не забудьте принести сегодня вечером померанцевых цветов.

Искренне ваша

Эми Стэнхоуп».

Письмо было послано десять дней тому назад, в тот день, когда я наведался домой. Вечером, накануне отъезда, я рассказывал ей, что видел в оранжерее у одного садовника распустившиеся померанцевые цветы, и она выразила желание заиметь их. На другой день утром, перед тем как уехать, я заходил к садовнику и поручил ему послать ей цветы вместе с моей карточкой.

Я спокойно прочел письмо и положил его в карман. Письмо к отцу я разорвал.

У меня не было ни одной мысли о том обещании, которое я дал полковнику. А на часах половина десятого; как раз то время, когда Эми начинала прием верноподданных. Я послал за каретой и вышел из дома. Первым делом завернул к садовнику – приказал ему собрать букет. Вскоре я уже был у подъезда ее виллы.

Я попросил доложить о себе, и горничная провела меня в маленький салон. Я опустился на диван и стал гладить мягкую шкуру ламы, которая здесь лежала.

И вот чародейка вышла ко мне в длинном желтом вечернем платье. Черные волосы ниспадали с гладко причесанного темени и закручивались наверху в маленькую коронку, какую носили женщины на полотнах Лукаса Кранаха[26]. Она была немного бледна, глаза ее ловили откуда-то легкий лиловый отблеск, а может, так лишь казалось из-за навязчивой желтизны платья.

– Я уезжал, – сказал я, – домой ко дню рождения моей матери. И вернулся только несколько часов тому назад сегодня вечером.

Она на мгновение удивилась.

– Только сегодня вечером? – повторила она. – Так, значит, вы не знаете… – Тут она прервала себя. – Ну да, разумеется, знаете. В два-три часа вам уже все рассказали.

Она улыбнулась. Я молчал и перебирал цветы.

– Разумеется, вам все сказали, – продолжала она, – и вы все-таки нашли дорогу сюда. Благодарю вас.

Она протянула руку, и я поцеловал ее; и тогда она сказала очень тихо:

– Я ведь знала, что вы должны прийти.

Я выпрямился.

– Сударыня! – сказал я. – Я получил ваше письмо – и принес вам эти цветы.

Она улыбнулась.

– Не лгите, – произнесла она. – Вы же прекрасно знаете, что я послала вам письмо уже десять дней тому назад, и вы тогда же послали мне цветы.

Она взяла из моей руки ветку и поднесла ее к своему лицу.

– Померанцевые цветы, померанцевые цветы! – пропела она. – Как дивно они пахнут! – Эми пристально посмотрела на меня и продолжала: – Вам не нужно было никакого предлога, чтобы