и, пока жена готовила ужин, читал ей вслух несколько страничек из биографии Наполеона.

Тем временем в 9-м классе, где я преподавал литературу, подошло время изучать "Войну и мир". Я говорю ученикам: "Сегодня у нас по плану биография Льва Толстого, мы отложим ее до времени, когда будем готовиться к экзаменам. Вместо этого я расскажу вам биографию Наполеона. Толстой в своем романе создал карикатурный, искаженный образ Наполеона. Каким был этот человек на самом деле? Вам будет полезно об этом узнать до того, как вы начнете читать "Войну и мир"."

Надо сказать, что этот класс был самым буйным и неуправляемым во всей школе, их ни чем невозможно было заинтересовать, а перекричать их не стоило и пытаться. Но на сей раз все было по-другому. С первых же минут моего рассказа в классе водворилась гробовая тишина. Некоторым совсем уж отвязанным пацанам быстро заткнули рот свои, все слушали, затаив дыхание. Для меня это был своего рода моноспектакль. Вдохновленный великой судьбой, я не просто рассказывал, я потрясал, вовсе даже не желая, да в общем-то и не умея этого делать, имея ввиду лишь поделиться тем, что узнал, но я увидел, как мое внутреннее потрясение передается всему классу. Мне кажется, если бы в конце этого урока я крикнул: "Да здравствует император!", тридцать юных русских глоток хором ответили бы мне: "Да здравствует император!"

Что это было? Уже без малого 30 лет я задаю себе этот вопрос. В чем секрет гипнотического воздействия судьбы императора французов на сознание представителей самых разных народов и очень разных эпох? Ведь мы познакомились вовсе не с книгой фанатичного бонопартиста, который боготворил своего кумира, а с монографией советского историка, которому было вовсе не по чину восхищаться "агрессивным ставленником французской буржуазии". Но он добросовестно пересказывал факты, и эти факты восхищали. Конечно, мы были тогда слишком молоды, но я вот уже третий десяток лет борюсь со своей симпатией к Наполеону, а в моей душе по-прежнему полный Аустерлиц.

В русском национальном сознании все должно быть против Наполеона. Этот человек напал на нашу страну и принес ей неисчислимые бедствия. Наполеоновская солдатня оскверняла храмы, сам он приказал взорвать Кремль. Синод Русской Церкви объявил его "предтечей антихриста". Он – порождение омерзительной французской революции. Ради своей безумной мечты о мировом господстве, он погубил миллионы людей. Как можно относиться с симпатией к такому чудовищу? Но раз за разом хочется сказать: "И все-таки он – великий человек".

Да такой ли уж он великий? Дорого ли стоит это земное величие? Что если он велик лишь в глазах людей с ложными ценностями? Подлинно великими людьми были святые – люди, которые чаще всего вели совсем незаметную жизнь, а ведь трудно представить себе человека, более далекого от святости, чем Наполеон.

И тут перед нами возникает самый главный вопрос: что такое Наполеон перед Лицом Божиим? Земная слава – не более, чем пыль на ветру. Что если Бог, взвесив Наполеона, нашел его весьма легким? Суд Божий нам неизвестен. Божьи приговоры сокрыты от нас, во всяком случае, пока мы на земле. Но тогда, может быть, и не стоит делать горделиво-безответственных заявлений по типу: "Уж Наполеон-то, конечно, горит в аду". Хотя, как знать…

Конечно, мы не можем ручаться за Бога, но Бог не запретил нам стремиться к истине и в меру сил стараться максимально к ней приблизиться. К тому же тут есть вопрос не только о Наполеоне, но и о нас самих. Не только "что он такое?", но и "что мы такое?" Кто мы? Гипнотическое воздействие его личности, его судьбы – психологический феномен, достойный самого пристального внимания, потому что характеризует в первую очередь нас самих. С какой стороны?

Недавно прочитал книгу графа Лас-Каза "Мемориал Святой Елены" и почувствовал то же самое потрясение, какое пережил когда-то очень давно, прочитав монографию Манфреда. Поневоле подумал: "Как можно не любить императора?"

Но что если граф просто сотворил себе кумира и поставил его в своей душе на место Бога? Страшное предположение… И что если моя симпатия к императору опирается на мою греховность? Может быть, то самое худшее, что только есть в моей душе, радостно приветствует то страшное и ужасное, что воплотилось в Наполеоне? Если человек склонен к гордыне, он, конечно, будет восхищаться той гордыней, которая вознеслась до вершины земной власти. Если человек склонен к тщеславию, он конечно испытывает восторг от судьбы человека, который удовлетворил свое тщеславие в неслыханной мере. Что если это про меня? Страшный вопрос… Имею ли я право отмахнуться от этого вопроса?

Библиография работ о Наполеоне насчитывает более двухсот тысяч наименований. Если человеку известна эта цифра, и он все-таки считает, что способен сказать о Наполеоне нечто новое, то можно уже спросить, все ли с ним в порядке? Но я, собственно, решаю очень личную проблему, мне важно разобраться прежде всего со своей собственной душой, а это православному человеку не только не возбраняется, но и предписано. А удастся ли при этом сказать то, что еще ни кто не сказал – судить не берусь.

И с самим-то собой разобраться – еще неизвестно, насколько посильно. А чтобы посмотреть на Наполеона с православной точки зрения, нужна духовная зрелость, на что автор этих строк, конечно, не претендует. Я всего лишь постараюсь быть максимально честным, насколько это для меня возможно. Что может увидеть, глядя на Наполеона, самый обычный русский православный монархист? Такой угол зрения порождает три главных вопроса: отношение Наполеона к России, отношение Наполеона к религии, отношение Наполеона к революции и, соответственно, к монархии. Начнем с самого главного.

«Бог разрешит мне верить…». Наполеон и религия

Стендаль писал: «В эпоху, когда родился Наполеон, католические идеи стали уже смешными». Утверждение слишком радикальное, но не лишенное оснований. Мы должны понимать, в какой духовной (или бездуховной) атмосфере вырос Наполеон. Все общественные силы, которые считались передовыми, торопились заявить о своем разрыве с религией. Как в таких условиях могло сформироваться религиозное сознание?

Отец Наполеона, Карло Буонапарте, был отъявленным безбожником, он даже написал несколько антирелигиозных поэм. А вот брат Карло, Люсьен, дядя Наполеона, был архидиаконом Аяччо, одним из ведущих клириков Корсики. Про архидиакона Люсьена говорили, что он был набожным и ортодоксальным священнослужителем. Наполеон часто с уважением и любовью вспоминал о своем дяде, который был для него вторым отцом. Маленький Наполеон, глядя на отца и дядю, мог выбирать из двух типов отношения к религии. Что же он