Он — первый и, скорее всего, последний, с кем Коробейникова решила пообщаться лично. Завтра игроков будут великое множество, и знать они о ней будут не больше, чем тайные агенты о своем резиденте. А она о них и того меньше. В дальнейшем ее будут интересовать не люди, а цифры, очень большие цифры, астрономические величины, все и сразу.

И еще — крупно: за каждого приведенного нового игрока Мокров получит из рук в руки сорок процентов от его первоначального взноса, а это — ни мало, ни много — две с половиной тыщи баксов! И еще — но помельче: столько же придется сейчас же внести и ему — безо всяких но и если и прочих международных гарантий.

Но совершенно очевидно, что уже после третьего завербованного его денежки вернутся с лихвой, а дальше!.. Когда Мокров начинал об этом думать, золотые рыбки прыгали в его глазах, как кровавые мальчики в глазах Бориса Годунова.

— У вас много родственников? — услышал он божий глас над собой и чья-то рука легла на его плечо.

— Достаточно, — испугано крутанул он головой, — иногда кажется, даже слишком…

— Вздор! Вам больше не будет так казаться! — загудел голос над головой. — За каждого вы будете благодарить Бога пять раз на день, как правоверный мусульманин. А как с друзьями, знакомыми, приятелями?

Тут только Мокров заметил, что Коробейникова стоит у него за спиной, а ее не по-женски увесистая длань покоится на его плече.

— Видите ли, я — генеральный директор курортно-развлекательного центра «Родничок», — не без гордости заявил он, пытаясь заглянуть Надежде Викторовне в глаза. — Все мои отдыхающие — в известном смысле, мои знакомые, приятели, а при определенных обстоятельствах и друзья. Это — не проблема!

— Даже так! — в полной тишине Коробейникова снова оказалась напротив него, но заглянуть ей в глаза по-прежнему не представлялось возможным, глаза у Надежды Викторовны были непроницаемы. — И они все готовы принести камешек на вашу могилу?

Мокров усмехнулся знакомой мысли. Он больше не искал глаз Коробейниковой. Он и так теперь понимал ее с полуслова.

— Если хорошо попросить, почему нет! Принесут! И не по одному!

— Скажите пожалуйста! — Надежда Викторовна хлопнула ладонями по столу. — А я-то, дура, всегда полагала, что с родственниками и друзьями — одни проблемы!

— Да нет! — Мокров наставительно поднял вверх указательный палец. — Но надо это… умеючи, то есть, осторожно… нельзя, например, отбирать последний кусок, а главное, дразнить.

— Это как же? — весело хихикнула Коробейникова. — Не дергать за косичку, не показывать язык?

— Ну вы же… русская, — тоскливо промямлил Мокров. — Должны знать.

— А я не знаю! — капризно скривила губы Надежда Викторовна. — Не знаю, не знаю! Драааазнить! Нельзя жить хорошо, что ли?…

— Когда другим плохо, — закончил мысль Мокров. — У нас, на Руси то есть, это как-то не принято. Упаси Бог!

— Но ведь хочется же! — сжала кулаки Коробейникова.

— Хочется, — подумав, согласился Мокров. — Еще как!

— Ну вот, за это и выпьем! — расхохоталась Надежда Викторовна, разливая по рюмкам водку.

После начала гайдаровских реформ в городе начались большие перемены. Признано бесперспективным и навсегда закрылось строительство метрополитена. Вместо него под площадью Павших революционеров решено построить подземный супермаркет. Построят или нет — как всегда, не известно, но ярмарки на площади прекратили и огородили ее со всех сторон, как бывшую площадку метро или, точнее сказать, лагерную зону, то есть, наглухо. А это — верный признак серьезности намерений. И теперь только Ленин со своего пьедестала мог свободно наблюдать, че там творится.

Гранитные подножья домов в центре города были признаны опасными для жизни. Оказывается, гранит для них добывался из самого радиоактивного карьера в области. И че теперь с теми подножьями делать — рубить под корень или изменить предельно-допустимые нормы радиоактивности — никто не знает.

А тут еще выяснилось, что и гравий, поступающий на стройки города, тоже того… искрит, как сумасшедший. А этим гравием все новые русские повымащивали себе дорожки к виллам и дачам. А это же — почище рэкета! Как электронная бомба, понимаешь! Полнейшее обезлюживание, при полнейшей же сохранности жилого фонда и материальных ценностей! Стерилизация частной собственности, так сказать!

Ну че еще? Ах да! Народ города — против строительной компании «Монолит»! Мешает, понимаш, строить дома для богатых в своих дворах. Попросту гонит взашей строителей со стройплощадок, потому что из-за тех стройплощадок мусорные баки передвинуты вглубь дворов, поближе к подъездам. Так че ж, одним на лимузинах прямиком в подземные гаражи заезжать, а рабочему люду и прочему пролетариату собственное дерьмо нюхать? Не жалаем! Буржуи, они хочь старые, хоч новые, а как известно давно загнивающий класс, не чище мусорных баков, а туда же — лезут гнить под чужие окна!

Ну и наконец, Лев Бульман после кровавого маскарада перешел с производства мебели на строительство коттеджей. Совсем, как когда-то покойный директор птицефабрики и депутат Верховного Совета СССР Лежнев.

Но тот коттеджи-таки достроил, а тут не заладилось. Банк сдуру прекратил финансирование согласно инструкции из Москвы: если восемь месяцев нет отдачи — объект под снос. А Бульман сдуру размахнулся аж на три года! Так ему сказали: нэ трэба! Курам, конечно, на смех, зато живой! А Лежнев…

Но отчаяннее всех размахнулась госпожа Коробейникова. На месте рекламного щита «Страховая компания АСКО…» во всю ширь все еще единственной в городе высотки запламенела бегущая строка: «Надежда-прим». Поможем себе и ближним сами!» И дальше, сменяя друг друга — имена тех, кто уже себе и другим помог.

О том, что Надежда-прим» — первая и последняя надежда в жизни, Коробейникова умолчала. И вовсе не из скромности. Просто с некоторых пор невзлюбила повторять чужие глупости.

Времена пошли такие, что за одного небитого, впору было десять битых давать. Как в не столь уж далекую революционную эпоху, небитые снова стали наперечет. И если когда-то шутили: не пойман — не вор, то теперь — не заказан — не бог, то есть, не бог знает че, лох, одним словом!

Но Надежда Викторовна оказалась приятным исключением. После удачного старта с Мокровым пункты Международной игровой ассоциации «Надежда-прим» расползлись по всему огромному городу, а Коробейникова была все еще жива и даже не заказана!

А все потому, что заказывать ее было попросту некому. Пока, конечно. Сыграть в «Надежду» поспешили наряду с рядовыми гражданами не только местные милиционеры, прокуроры и прочие чиновники, но и братки всех районов и уровней. Все охотно бросились помогать себе и ближнему в надежде на таинственное русское чудо! А оно, как огромный двухглавый орел, парило над головами, круто взмывая вверх при первой же попытке ухватить его за хвост.

Надежда Викторовна несколько раз меняла правила игры, так как найти больше одного-двух дураков, чтобы за их счет вернуть вложенные в игру деньги и получить навар даже в стране дураков не удавалось никому. Вольно или невольно обманутый Коробейниковой народ продолжал ставить на кон последние гроши, желая любой ценой сорвать заветный куш, но по простоте душевной сам обмануть никого не мог, а родственники и друзья оказывались недоверчивее Фомы неверующего, и охотнее доверяли загадочной хозяйке медной горы, то есть, Коробейниковой, чем друг другу.