— Посмотрим. Еще кто?

— Панина — генерал-майора[47], Лопухина — генерал-аншефа.

— Ну, этот вояка по выпивке хорош.

— Артиллерией будет командовать Матвей Толстой.

— Он же не нюхал пороху!

— Значит, понюхает с тобой. Придадим тебе донцов тысяч пять. С ними тебе не страшна будет прусская кавалерия.

— Кто донцами командует?

— Бригадир Краснощеков, боевой атаман. Конечно, у Фридриха, бесспорно, хорошая, дисциплинированная армия. Но бить его можно. Это доказал уже австрийский генерал Даун. Он победил Фридриха при Колине и выгнал из Богемии. Теперь наша очередь надавить на Восточную Пруссию, и хорошо бы взять Кенигсберг. Тогда бы Фридрих оказался в капкане и взвыл бы.

— Не взвыть бы потом и мне, — вздохнул Апраксин.

— С чего ради, Степан? Ты чего?

— Как чего? Ты что, не понимаешь, Алексей?

— Ты имеешь в виду наследника?

— А кого ж еще? Он же Фридриху готов задницу лизать.

— Ну пока не он на троне.

— Вот именно «пока»! Так что бить пруссаков надо с оглядкой.

— М-да, — молвил кратко канцлер и предложил: — В таком случае давай выпьем за здоровье ее величества.

— С удовольствием. С этого нам надо было начинать, — сказал Апраксин и чокнулся с бестужевской чаркой.

Выпив, захрустел соленым огурцом.

— Знаешь, Алексей Петрович, о чем я тебя попрошу?

— О чем?

— Только дай слово, что будешь выполнять неукоснительно.

— Ну смотря что. Може, такое, что…

— Нет. Это все легкое. Будешь в каждом письме в депеше сообщать мне о здоровье государыни. Обя-за-тельно.

— Хорошо. Буду, — согласился легко Бестужев и вдруг подмигнул: — Ох Степан, ох Степан! — даже пальцем погрозил.

— Что Степан? Что Степан?

— Смотри, брат, себя не перехитри.

Через три дня в «Санкт-Петербургских ведомостях» появился манифест, сочиненный вице-канцлером Воронцовым и подписанный ее величеством: «Король прусский захватил наследные Его величества короля польского области и со всей суровостью войны напал на земли Ее величества римской императрицы-королевы. При таком состоянии дел не токмо целость верных наших союзников, святость нашего слова и сопряженная с тем честь и достоинство, но и безопасность собственной нашей империи требовали не отлагать действительную нашу противу сего нападателя помощь…»

Россия вступала в войну, исполняя свой договор с Австрией о взаимопомощи, разумеется, имея виды и на приращение земель на западе и для себя.

Генерал-фельдмаршал Апраксин получил под свое командование огромную, почти стотридцатитысячную армию, растянувшуюся на пространстве от Днепра до Балтики. На первой же Конференции, где ему официально было вручено главнокомандование, Степан Федорович сразу заявил:

— В этом году я не смогу открыть военные действия.

— Почему? — спросил Бестужев.

— Во-первых, на носу зима, а главное, армия не приведена в порядок, не перевооружена. Даже палашей не хватает, не говоря о новых ружьях. И потом, я должен собрать генералитет, провести военный совет и выработать план очередной летней кампании.

— Ну что? — Канцлер осмотрел Конференцию. — Согласимся с фельдмаршалом?

— Я думаю, он прав, — сказал Воронцов. — Надо ему познакомиться с хозяйством.

— Кто спорит, — заметил Бутурлин.

Согласились все, что действительно сейчас армию пора располагать на зимние квартиры, а за зиму провести перевооружение, укомплектовать артиллерию, обучить молодых рекрутов.

И Апраксин в сопровождении охраны и группы адъютантов отбыл в сторону Риги, разослав по корпусам курьеров с приглашением генералам прибыть в Ригу. Помимо командиров корпусов, приглашен был туда и адмирал Мишуков для согласования действий с флотом.

Генералы собрались в Ригу уже в начале 1757 года. Открывая военный совет, Апраксин попросил каждого командира сказать, что имеет он на сегодняшний день.

— Начнем с командира первого корпуса, — сказал фельдмаршал; взглянув на Лопухина, подумал: «Уже, кажись, выпил». — Василий Абрамович, прошу вас.

Лопухин встал, заглянул в какую-то бумажку, заговорил, старательно выговаривая слова, чтоб не заметили, что он под хмельком, но именно этим и выдавал себя:

— Я имею на сей час двенадцать полков, один кирасирский и два гусарских, ваше сиятельство.

— Где они располагаются?

— В Лифляндии, Курляндии и Эстляндии и два полка под Псковом.

— А казачьи полки есть у вас?

— Да, чугуевские казаки.

— Генерал Долгоруков, ваши силы?

— У меня пять кирасирских, четыре гусарских и четыре тысячи донских казаков.

Генералы Броун и Фаст отчитались за свои пехотные полки. Ливен и Мещерский — командиры 3-го и 6-го корпусов толковали о формировании свежих полков, которым требовалась амуниция и оружие.

— А чем располагает наш флот? — обратился Апраксин к Мишукову.

— У нас к боевым действиям готовы лишь тридцать два корабля, — сказал адмирал. — И сорок две галеры.

— Значит, мы можем рассчитывать на десант и в случае надобности на блокаду с моря?

— Разумеется, ваше сиятельство.

Закончив обзор наличных сил, военный совет приступил к составлению плана действий. Держа общее направление на Кенигсберг через Ковно, решено было первым делом захватить Мемель[48], атаковав его с суши и моря. Флоту предстояло помимо доставки запасов для армии осуществить блокаду Пилау и Данцига.

Главнокомандующий сообщил генералам данные разведки о противнике:

— Нам противостоит, господа, корпус прусского фельдмаршала Левальда, очень опытного и боевого командира. У него где-то около сорока тысяч войска и около семидесяти пушек якобы. Во что плохо верится. Помимо Кенигсберга он расположил свои силы в районе Тильзита и по линии Инстербург — Норденбург. Кроме этого, в его распоряжении милицейские части. С наступлением тепла, генерал Броун, вы атакуете Мемель и, захватив эту крепость, оставляете там гарнизон из одного полка и идете на Тильзит. Теперь вы, генерал Сибильский, с шестью полками идете к Фридланду с расчетом зайти в тыл противнику. Я иду с основной армией на Инстербург. С захватом этих пунктов нам откроется дорога на Кенигсберг, а по взятии его Восточная Пруссия будет нашей. Прошу, господа, как можно меньше обижать местное население.