— Ты все события воспринимаешь последовательно, — объяснил Олень. — Расставленными на линии времени. А для Бога вечность — как один миг и один миг — как вечность. Он воспринимает все бывшее, настоящее и будущее одновременно. Поэтому одновременно существуют все уровни воспоминания о том сне, который Спящий Бог видит в данный момент. Это и есть сферы реальности — ничего больше. Нынешний сон Бога кошмарен, но любому разуму свойственно помнить дольше хорошее, а не дурное. А потому, чем тоньше сфера, тем меньше в ней деталей вообще и плохих в частности. До определенного предела это улучшает миры, но самые тонкие сферы совершенно непригодны для существования разума. Там вообще нет деталей. Там нет почти ничего. Существует некоторая область наивысшего комфорта для душ. Чем от нее ближе к реальности, тем мир грубее и злее, чем дальше, тем менее предсказуем и менее вещественен.

Я усомнился, что говорю сам с собой. Откуда у меня в подсознании такие конструкции? К тому же у меня зародилось интересное соображение по поводу сказанного.

— Из твоих слов можно сделать вывод, что если Бог проснется, то реальность исчезнет, а воспоминания о ней, то есть совокупность сфер, останется.

— Так и есть. Ведь когда ты просыпаешься, сон улетает, а воспоминание о нем еще какое-то время сохраняется в памяти.

— Какое-то время? Сколько это, когда речь идет о Боге?

— Вечность, — коротко ответил Олень.

«Вот так», — подумал я и провел ладонью по стеблям осоки.

Рыжий муравей вскарабкался на руку, и мне пришлось его сдуть. Сосны шумели в вышине, как хорошо сыгранный вселенский оркестр, а со стороны океана доносился едва слышный шелест прибоя.

«Музыка сфер, — подумал я, улыбнувшись. — Вот она оказывается какая на самом деле».

— Значит, даже, если Спящий Бог проснется, души умерших не исчезнут вместе со всем миром? — спросил я.

— Точно. Причем чем энергичнее жил человек, тем дольше он остается в памяти Бога. Поэтому я и хотел тебе предложить...

— Убить Катьку, а затем разбудить его? — пристально глянул я на Оленя. — Чтобы он меня дольше запомнил?

— Никого убивать не надо, — ответил он. — Если ты разбудишь Спящего Бога, то весь мир и все телесные оболочки исчезнут. Но души бессмертны, они попадут в те сферы воспоминаний Бога, которые совпадают с их энергетикой. Кто-то ближе к реальности, кто-то дальше. Но Бог помнит всех, кто ему приснился.

— Вот зараза! — психанул я. — По-твоему, я должен собственными руками уничтожить весь мир? Тот самый мир, который год назад мы с Катькой изо всех сил спасали?

Я чуть не выкрикнул «Иди ты... », но решил, что не стоит. Эта фраза могла обладать магическим действием. Кирилл говорил, что послал Посланника и тот больше не докучал ему. А я пока не был готов навсегда проститься с Северным Оленем. Надо было выведать у него побольше, а потом... Что потом? Я не знал. Но уничтожение реальности точно не входило в мои ближайшие планы.

— Неужели никак нельзя улучшить сон этого вашего Бога? — спросил я с надеждой. — Может, перинку помягче ему подложить, музычку включить какую-нибудь спокойную? Ну не в прямом смысле, конечно Но не может быть, чтобы ничего нельзя было сделать!

— Может, и можно, — ответил Олень. — Только где находится Спящий Бог?

— Даже ты не знаешь? — поразился я. — Какой же ты, на хрен, Посланник?!

Он не ответил. Мне трудно было взять себя в руки, но беситься тоже не имело смысла. К тому же Северному Оленю, скорее всего, не обязательно было видеться с Богом, чтобы передавать его волю спящим. Наверняка существовали иные каналы связи между мистическими существами.

Заметив, что я успокоился, Олень сказал:

— Ни в одной из сфер, включая реальность, Спящего Бога не существует. Его и не может здесь быть, как тебя не может быть в твоем собственном сне. Неужели это не понятно?

— Но ведь я себе снюсь! Сейчас, например.

— Здесь тебя нет. Ты спишь на кровати рядом с Катериной.

— С кем же ты разговариваешь?

— С твоей проекцией. Ты сам проецируешь себя на реальность сна. Точно так же происходит и с Богом. Но в отличие от тебя его проекция на реальность существует в девяти сферах, включая самую плотную. Одновременно. В этом мире тоже есть его проекция, и в реальности, и в сфере взаимодействия, и в мире сна Алисы, и еще в нескольких сферах

— Тогда все, о чем мы тут говорили, — бред. — Я устало помотал головой. — Как же я могу разбудить Бога, если его здесь нет?

— Тебя ведь тоже здесь нет. — Олень медленно поднял голову и устремил на меня тяжелый взгляд. — Однако, воздействуя на твою проекцию, я могу запросто тебя разбудить.

— Убить? — У меня ледяные мурашки поползли по спине.

— Не обязательно. Можно просто очень сильно напугать. — Взгляд Оленя делался все более жутким. — Или причинить нестерпимую боль.

Он ронял слова, как камни в гулкий колодец. Я понял, что не могу отвести взгляд от его крупных черных глаз. В них была целая Вселенная, в этих глазах, вот что меня пугало. И вдруг ужас отступил так же неожиданно, как и нахлынул. Олень стоял, жевал травинку, и ничего страшного в нем уже не было.

— Только Хранители Сна знают, где в каждой из сфер находится проекция Спящего Бога, — сказал он.

— Они с ним как бы одной крови?

— Да. Но их задача состоит в том, чтобы не допустить пробуждения Бога. Поэтому мне бессмысленно входить с ними в контакт.

— Вот оно что! — воскликнул я. — Вот зачем ты знакомил меня с Алисой! Она Хранитель?

— Да, — ответил Северный Олень. — Она последний Хранитель. Может, будут еще, но ей надо найти кандидата. Предпоследнего ты убил в своем кабинете. Только она знает, где проекция Спящего Бога на нашу реальность. Без этого знания ты не сможешь его разбудить.

— А я и не собираюсь, — честно признался я — Лучше попробую устроить ему постельку получше, чтобы сны его стали сладкими и спокойными.

Олень хотел мне что-то ответить, но Катька меня разбудила. Я проснулся и распахнул глаза. За окном было темно.

— Пора собираться, — сказала Катька, вставая с кровати. — Выспался?

— Вроде бы да, — ответил я.

Остатки сна таяли в памяти, как сахар в горячей воде. Я потер руками лицо и тоже поднялся.

Я умылся, оделся и по телефону велел водителю прогревать машину. Ребят Эдика будить не пришлось, они свое дело знали. Катька в гостиной заканчивала прихорашиваться. Вечернее платье она надевала редко, лишь несколько раз в году, но выглядела в нем восхитительно. Было между платьем и Катькой некое непримиримое противоречие, которое возбуждало меня сверх всякой меры, Непривычные на Катьке очки только подчеркивали впечатление. Я подкрался к ней сзади и поцеловал в мочку уха.