- Стало быть, ты сделал из себя мишень?

- Что значит мишень? Я — мужчина.

- Дурак ты, извини за выражение, а не мужчина! У тебя рука сломана, а у него, может, нож. Труден первый труп, а потом уже все трын-трава.

- Нет, меня убивать опасно. Останется свидетель, убийца понимает, что он молчать не будет.

- Понимает он! Он понимает, что свидетель этот три года молчал, а уж после твоей смерти навек умолкнет. И вообще… как будто в таких делах логика главное. Он, как зверь затравленный, в панике на все способен.

- Ну и я не законченный инвалид. Правая моя работает нормально, в студенчестве занимался каратэ. Пригодилось. Вертера бедного чуть не убил. Слегка дотронулся, но он очень испугался.

- Это он орал-то?

- Он. В общем, ничего не удалось.

- Где ты его прижал?

- В роще возле кладбища. Я туда увёл на допрос математика. Причём эти двое, Дмитрий Алексеевич с Никой, остались у Анюты ночевать. То есть вся компания в сборе. Я думал, кто-нибудь соблазнится блокнотом, обстановка уж больно располагает. Допросил Бориса, отпустил, вслед ему закричал, засвистел, словом, навёл в лесу шороху. И действительно, кто-то идёт следом. Но ведь тьма, не видно ничего, и нет времени разбираться. Тут я и сработал правой. Смотрю — Петя. Привёл его в образ. Оказывается, он шёл за мной, чтобы узнать, как ему жить дальше, ну, он же свидетель… а главное — вы не поверите! — он решил меня защитить от убийцы. Даже трогательно. Петя-то поверил в мой блокнот, наверное, он один и поверил. Что ж, проводил его на станцию, кое-как успокоил, в электричку посадил…

- Ну и тип! — возмутился Игорёк. — Что ж это он всюду липнет, как банный лист! В погребе — он, теперь в роще…

- И слава Богу! — проворчал Василий Васильевич. — Тут он вовремя влез. Против ножа в спину никакое каратэ не устоит.

- Как бы не так! — запротестовал Игорёк. — Иван Арсеньевич абсолютно прав (как он меня вдруг зауважал), каратист запросто пятерых свалит…

- Помолчите-ка оба! Свалит, свалит — соображать надо. Пусть убивать он его пока не собирается — подчёркиваю: пока! — но блокнот в темени такой да при руке в гипсе вырвал бы очень просто и узнал бы про твоего липового свидетеля убийства.

- Василий Васильевич, я, конечно, дурак, но не до такой же степени. Вообще в моем почерке разобраться… но не в этом дело. Я ловил его на запасной блокнот, чистый. А тот, с записями, спрятан. Пусть ищет.

19 июля, суббота

Вчера утром ещё до завтрака в палате появилась Анюта. Я обомлел: в голубых джинсах и голубой майке, высокая, тонкая и загорелая, с распущенными русыми волосами до пояса — до меня дошло, что ей всего двадцать пять. Она занялась отцом, потом обратилась ко мне небрежно:

- Вы, оказывается, живы?

- Пока жив.

- И Борис?

- Надеюсь.

- А кто из вас вопил ночью в роще?

- Что, слышно было?

Анюта села на табуретку рядом с моей койкой, я продолжал расспрашивать, она отвечала рассеянно. В ней чувствовалось что- то необычное: чем холоднее и равнодушнее держалась она, тем сильнее на меня действовал какой-то внутренний жар её — тревога, раздражение или надежда? Как будто что-то сдвинулось с мёртвой точки, она уже не глядела в пустоту, но почти не глядела и на меня.

Я знал от Вертера, что после моего ухода с Борисом, он отправился якобы осмотреть проход в заборе, за ним увязался Отелло. Чтобы отвязаться, юноша заявил, что хочет погулять в роще — однако то же самое желание овладело и актёром. Они дошли до тропинки, ведущей к кладбищу, и Вертер безмолвно сгинул в темноту. Его дальнейшие похождения более или менее известны, что же касается Ники, то он, как выяснилось, дышал свежим воздухом ещё часа два. Появившись на веранде, где беседовали бывшие любовники, Ника принёс последние новости: я закричал на всю округу, что жду Бориса в субботу в двенадцать часов в беседке, а минут десять спустя завопил уже нечленораздельно, не своим голосом где-то в отдалении. Благородный Отелло поспешил мне на помощь, но, никого не найдя, продолжил безмятежную прогулку. Услышав про вопли, Дмитрий Алексеевич поднял панику, и они уже все трое прочесали местность, но ничего подозрительного не обнаружили.

- А что у вас произошло с Борисом?

- Просто побеседовали.

Анюта вдруг коротко рассмеялась, я в первый раз услышал её смех, я смотрел на неё и дивился: что делает с женщиной любовь!

- Да, просто побеседовали. Кстати, Анюта, а почему Борис так и не купил машину? Ведь ещё три года назад он деньги на неё скопил, да?

- Не знаю. Страстная была мечта. Его страсти только на эту мечту и хватало.

- И на что он мог их растратить, как вы думаете?

- Это невозможно. В минуты нежности я называла своего мужа «скупым рыцарем».

- И тем не менее…

- Неужели растратил?

- Похоже, что так. Сумма была большая?

- Наверное. Он скрывал. Но все свободное время сидел над техническими переводами. Вообще наша жизнь была посвящена будущей машине.

- Ну а сколько все же: пять тыщ, десять…

- Считать чужие деньги, по-моему, вульгарно.

- А я человек вульгарный. Давайте посчитаем. Какая у него была зарплата?

- Вместе с кандидатскими двести семьдесят. Мне он давал сто.

- Таким образом, за два года семейной жизни, не считая холостяцких сбережений, он мог скопить четыре тысячи плюс гонорары за переводы. Если, конечно, за ним не водились тайные пороки: пьянство, распутство, наркотики.

- Пьянство и наркотики исключаются. А вот когда он предложил мне подать заявление на развод, то сказал, что у него роман. Но представить, будто Боря способен истратить тысячи на женщину, я не могу, не хватает воображения.

- Он ведь интересовался золотом, драгоценностями?

- Чисто теоретически, никогда не покупал.

- А разговор о разводе явился для вас неожиданным?

- Я смутно помню то время. Мерзкий сон. Я жила на квартире у своих. Он приехал, сказал, мне было все равно.

- Вы совсем не помните тот момент на поминках, когда Павел Матвеевич вернулся в комнату после разговора с Борисом?

- Помню только, как Митя ходил взад- вперёд по комнате, пока не рассвело… больше ничего.

- Вы не задумывались, почему ваш отец вдруг уехал в Отраду?

— Да вы же знаете! — сказала она яростным шёпотом. — Он с ума сошёл.

- А Борис? Он уехал домой спать?

- Не знаю, где он спал, но домой вернулся только утром. Он вам сам сказал об этом?

- Соседка по площадке. Я на той же неделе ездила туда вещи кой-какие взять и поднималась с ней в лифте. Она выразила мне сочувствие по поводу маминой смерти. «Ах, Борис Николаевич так переживает!» Она в понедельник рано утром собачку свою выводила, а он дверь к себе отпирал и так странно ей говорит: «Все умерли, все кончено». Она даже испугалась: вид у него был невменяемый. Ну, он объяснил, что возвращается с поминок тёщи. Я это вспомнила потом, когда мы разводились.