— Это будет неудобно, Эмили, — нахмурился Мэйкрофт. — Там вас могут перехватить газетчики.

— В Ньюки? Вряд ли. Они будут ждать на пристани в Пентворти, если вообще будут где-то ждать. И я могу заверить вас, что вполне способна справиться с газетчиками — и с местными, и с неместными: опыта у меня более чем достаточно.

Мэйкрофт не стал возражать. Он чувствовал, что, судя по всему, провел это совещание гораздо успешнее, чем опасался. Гай не очень-то ему помог. Казалось, что доктор стремится эмоционально дистанцироваться от этой трагедии. И может быть, это не так уж удивительно: избежав ответственности, связанной с работой практикующего врача, он, по-видимому, старался избегать и всякой иной ответственности. Но такая отрешенность беспокоила Мэйкрофта. Он очень рассчитывал на поддержку Стейвли.

— Если кто-то из вас хочет есть, лучше сразу приняться за сандвичи, — сказала Эмили. — Полиция с минуты на минуту будет здесь. А потом, если вы не против, я пойду к себе, хорошо, Руперт? Предлагаю оставить все остальное делать мужчинам, Джо. Встречающая комиссия из двух человек выглядит вполне представительно. Зачем создавать у наших новых гостей чувство особой значимости? Нам тут, на Острове, приходилось встречать гораздо более значительных персон. И не считайте меня в числе тех, кто соберется в библиотеке. Если коммандер захочет меня увидеть, пусть договорится со мной о встрече.

Открылась дверь, и вошел Адриан Бойд. На груди у него висел бинокль. Он сказал:

— Я только что обнаружил вертолет. Полицейские подлетают.

Вертолет тарахтел над Южной Англией; его тень отпечатывалась на осенних полях, словно извечный грозный знак грядущей беды. Капризная, не соответствующая времени года погода, установившаяся на прошлой неделе, все еще держалась. Время от времени над вертолетом клубились черные тучи; периодически они роняли свой груз, освобождаясь от него с такой яростной силой, что казалось — вертолет с трудом пробивается сквозь водяную стену. Потом вдруг тучи расходились, и омытые дождем поля простирались под вертолетом, купаясь в солнечном свете, мягком и теплом, будто в разгаре лета. Разворачивавшийся под ним пейзаж выглядел как коллаж из аккуратно подобранных вышивок: участки, поросшие лесом — вышивка темно-зеленой шерстью, выполненная узелками; льняная пряжа полей — местами приглушенных коричневых тонов, местами бледно-золотых и зеленых оттенков; вьющиеся по краям полей дороги и реки — словно поблескивающие полоски шелкового шитья. Небольшие городки с квадратными башнями церквей — чудо вышивального искусства. Взглянув на Бентона-Смита, Дэлглиш увидел, что его глаза прикованы к поражающей воображение панораме, плывущей под ними, и подумал — может быть, и молодой сержант видит ее так же, как он, столь же искусно распланированной и изукрашенной, или в своем воображении он летит над иным пейзажем, просторным, но не таким зеленым, не таким совершенно домашним?

Дэлглиш не испытывал ни малейших сожалений, что принял Бентона-Смита в свою группу, придя к выводу, что сержант принес с собой те качества, какие Адам очень ценил в детективе: интеллект, смелость и здравомыслие. Такое сочетание встречается не так уж часто. Он надеялся, что Бентону-Смиту свойственна еще и чуткость, но это качество не так легко распознается: это, несомненно, покажет время. Дэлглиша немного беспокоило, как сработаются Кейт и Бентон теперь, когда Пьер Таррант ушел из группы. Ему вовсе не нужно было, чтобы Кейт и Фрэнсис нравились друг другу; но ему требовалось, чтобы они друг друга уважали и тесно взаимодействовали как коллеги. Правда, Кейт интеллекта тоже вполне хватает. Она прекрасно понимает, как разрушителен открытый антагонизм для успеха дела, как он мешает расследованию. Дэлглиш спокойно мог на нее положиться.

Он видел, что Кейт читает тоненькую книжку в бумажной обложке — «Женское сыскное агентство № 1». Она читала с таким сосредоточенным вниманием, что было легко понять — Кейт терпеть не может вертолеты. Крылатый фюзеляж по крайней мере внушает человеку уверенность, что столь похожая на птицу машина сконструирована, чтобы летать. А сейчас они были заключены в тесном грохочущем аппарате, который казался даже не сконструированным, а составленным как попало из разных частей в сумасбродной попытке преодолеть земное тяготение. Кейт не отрывала глаз от книги, но страницы переворачивала очень редко: подвиги Александра Маккол-Смита, привлекательного и доброго сыщика из Ботсваны, занимали ее мысли явно гораздо меньше, чем доступность спасательного жилета и его очевидная неэффективность. Кейт была уверена, что, если двигатель откажет, вертолет камнем рухнет на землю.

А Дэлглиш во время этой шумной паузы между вызовом и прибытием на остров выбросил из головы служебные проблемы и задумался о своих личных делах, о постоянно мучивших его опасениях.

Когда впервые он признался в любви Эмме Лавенэм, он сделал это не устно, а написав ей письмо. Не было ли это проявлением трусости, боязни увидеть отказ в ее глазах? Но отказа не последовало. Время, которое они проводили вместе, которое ухитрялись вырвать друг для друга из своей раздельной и сверхзанятой жизни, давало им обостренное ощущение полного и почти пугающего счастья: сила взаимной страсти, физическая близость, не омраченная никакими комплексами; тщательно спланированные вечера вдвоем — походы в ресторан, в театр, в музей или на концерт, когда компания других знакомых не только не нужна, но и нежелательна; простая еда у него дома, узкий балкон, где они часто стоят вместе, с бокалами в руках, а в пятидесяти футах под ними бьются о стену волны Темзы; долгие разговоры… и молчание, которое гораздо больше, чем простое отсутствие слов. Конец этой недели они собирались провести вместе. Но это далеко не первое разочарование, не первый случай, когда его работа потребовала отбросить все остальное. Оба уже привыкли к таким неудачам: они лишь обостряли радостное торжество их следующей встречи.

Однако он сознавал, что жизнь вместе только по выходным дням — вовсе не совместная жизнь, и его одолевал невысказанный страх, что Эмме этого достаточно. В своем письме он совершенно ясно говорил о браке, а не о любовной связи. Ему казалось, что она приняла его предложение, но разговора о браке после этого между ними так и не было. Он пытался объяснить самому себе, почему это ему так важно. Что это — страх ее потерять? Но если их любовь не может выжить без законного оформления взаимных обязательств, есть ли у такой любви будущее? Какое право он имеет связывать Эмму обязательствами? Он не отваживался заговорить о браке, извиняя свою трусость мыслью о том, что назначить дату — ее прерогатива. Но он хорошо представлял себе ответ, которого так боялся: «Ну, дорогой, что за спешка? Неужели нужно сейчас это решать? Мы же с тобой и так вполне счастливы, правда ведь?»

Дэлглиш заставил себя вернуться мыслями в настоящее и, глянув вниз, пережил знакомую иллюзию: городской пейзаж вздыбился, поднимаясь навстречу вертолету. Они очень мягко сели на вертодроме Ньюки и, когда лопасти винта замерли, отстегнули ремни в надежде, что из-за задержки им всем удастся несколько минут передохнуть и размять ноги. Надежда оказалась напрасной. Почти тотчас же из зала ожидания появилась доктор Гленистер и энергично зашагала к вертолету. Через плечо у нее висела сумка, в руке она несла коричневый кожаный саквояж. Ее черные брюки были заправлены в высокие кожаные сапоги, жакет из твида сидел ловко, плотно облегая фигуру. Когда она подошла ближе и подняла голову, Дэлглиш увидел бледное, с тонкими чертами, изящной лепки лицо, почти скрытое под черной широкополой шляпой, с некоторым кокетством надетой чуть набекрень. Она поднялась на борт, отвергнув попытку Бентона-Смита помочь ей с вещами, и Дэлглиш познакомил ее со спутниками.