и видит. Лешин отец – алкоголик. Тихий, мирный, не буянит, но все равно алкоголик. Я не хочу, чтобы Леша превратился в такого же. Чтобы забухал от собственной жизни – ни любимой работы, ни удовольствий, никакой радости.

– Но вы все же попросите вашего супруга прийти, – сказал старший следователь.

Иван смотрел в окно. После завтрака на заливе собралась толпа детей – они кормили птиц. Он вспомнил, как в детстве стоял на том самом месте и кидал хлеб чайкам. Правда, тогда не было ни железного парапета, ни качелей, ни удобных лавочек, чтобы сидеть и любоваться видом. А был бетон, без всяких ступенек. Но если медленно съезжать на попе, можно задержаться на бетонной горке и кидать хлеб птицам. Смотреть, как они едят, дерутся, ругаются. Люди от них недалеко ушли. Такие же скандальные. Отец Ивана знал тайное место, куда сбега́л его сын, когда того искали по всему поселку. Только отец мог найти тропинку, ведущую к заливу. Всегда приходил тихо – Иван каждый раз подскакивал, едва не сваливаясь в залив, увидев отца рядом. И каждый раз отец выдавал ему целый батон хлеба. Отламывал половину и кормил сам. Они сидели рядом на сползающем в воду бетонном постаменте и кормили птиц.

Много позже отец купит именно этот заброшенный участок и решит построить здесь отель. Его все отговаривали, но он настоял. Иван знал, что так он выразил любовь к нему, своему единственному ребенку. Но сын не смог простить отцу предательство, измену, развод. Иван считал отца виновным в болезни матери. А ее – в том, что настолько сильно отдалась горю. Иван считал, что маму убила не болезнь, а измена мужа. Именно она запустила механизм уничтожения. Если бы мама нашла нового мужчину, вышла замуж, Иван принял бы любого отчима. Лишь бы она была жива и счастлива. Но он знал, что никого другого в ее жизни не будет – только Сергей, любимый муж, и только Иван, единственный сын.

Отца он терпел, чтобы не расстраивать маму. Та всегда говорила, что папа есть папа. Что бы ни случилось, что бы ни произошло между взрослыми, Ваня должен его любить и уважать. Иван пытался как мог. Вторую жену отца он, откровенно говоря, толком и не помнил. А тетю Свету полюбил почти сразу и всей душой. Но когда та предложила отправить его учиться в школу милиции и даже настояла, он счел это предательством. Прежде всего по отношению к матери, которую вынужден был оставить. Она тогда уже болела, но теплилась надежда, что наступит ремиссия. Иван не хотел уезжать. Ведь получалось, что маму бросили сразу два самых близких человека – сначала муж, потом сын. И никакие убеждения, что все делается ради его же будущего, на Ивана не действовали. Он до сих пор не мог простить себе, что поддался тогда на уговоры отца и уехал. И все то радостное, светлое – друзья, учеба, которая вдруг пришлась ему по душе, физические нагрузки, новая жизнь в столице – тут же гасло, едва он вспоминал о матери. Которую бросил. Что бы врачи ни говорили про запущенную болезнь, уже третью стадию, Иван знал, причина в них – в отце и в нем. Мать заболела от тоски и горя. От одиночества. Ей не для кого было жить. Она решила, что и незачем. Не стала бороться.

Когда уже позже врачи предлагали разные варианты лечения, обещали три месяца жизни, полгода, год… Когда отец был готов достать любые деньги, чтобы хоть на день продлить жизнь своей первой жены… Когда он объехал все храмы и помолился всем святым… Мать Ивана сказала, что отказывается от лечения. Умрет в свой срок. Ничего не нужно. Только одно желание – она хочет умереть в этом отеле на берегу залива. Будет здесь жить в угловом номере, самом маленьком, но и самом уютном, устроенном специально для таких женщин, как Виолетта Аркадьевна, путешествующих в одиночестве с надеждой на новые знакомства. Или без всякой надежды. Для тех, кто хочет побыть наедине с собой. Сколько здесь таких женщин, гуляющих вдоль моря, ужинающих в ресторанах… Ухоженных, красивых, умных, обеспеченных и не очень. И бесконечно одиноких. Они сидят на пляже с книгой, берут индивидуальные экскурсии местных краеведов, заходят в каждый, пусть самый незначительный и ничем не примечательный, местный музейчик. Именно для таких женщин Лиля сделала этот номер, с панорамными окнами, небольшим столиком и уютным креслом, в котором можно читать, вышивать или смотреть в окно. С полутораспальной кроватью – в самый раз. Односпальная мала, а двуспальная лишь подчеркивает одиночество. С дополнительными подушками – на кровати, в кресле, чтобы подложить под спину. Не пуфиком, а обитой тканью табуреткой – положить ноги.

В этом номере Лиля хотела провести последние дни. И пусть их будет столько, сколько предназначено судьбой. Смотреть на залив, сидеть на качелях и кормить птиц. Никакого лечения. Никакой химии или лучевой терапии. Сколько Сергей и Иван ни умоляли ее одуматься, она отказывалась от лечения. И это было их общее наказание, с которым оставалось только жить, каждый день коря себя за то, что не убедили, не настояли, не поволокли волоком. Каждый день думая, что все могло быть по-другому. Если бы… Если бы что? На этот вопрос каждый ищет собственный ответ и не найдет никогда. Да, все было бы по-другому, если бы дядя Гена признался в чувствах к Лиле, если бы нашел в себе смелость… Если бы Сергей покаялся за измены, за всю боль, которую причинил. Если бы просто поговорил, признавшись, что Анжела – никто для него, случайный эпизод, а любил он только ее, Лилю. Если бы Иван, как следует подростку, возмутился и отказался уезжать. Если бы Светлана Петровна, Света, не взвалила на себя такую ответственность… Если бы…

Лешу-Масю вносил в номер водитель Славик. Наташа придерживала дверь. Настя, не обнаружив супруга ни в номере, ни в баре, ушла на пляж, как сообщила Наташа. Не обнаружила, потому что пили они в минивэне, принадлежащем отелю. То есть на рабочем месте Славика. Леша едва держался на ногах. К тому же его тошнило. После короткого обсуждения было решено, что Славик побудет в ванной с Лешей, а Наташа пока пойдет на рабочее место.

Наташа, кстати, оказалась не такой уж бестолковой.

– А она тут что делает? – спросила администратор.

Старший следователь посмотрел на кресло, в котором я устроилась, с недоумением, будто увидел привидение или НЛО. Он порылся в бумагах, пытаясь выяснить, как меня зовут.

– Таисия. Тася, – подсказала я.

– Вы должны уйти, – строго сказал