продолжали любить друг друга. Он думал, что попал в ад только потому, что погиб не в бою, а от удара ножом в спину: если бы он пал в сражении, как подобает варягу, он пировал бы в небесных чертогах Валгаллы с доблестными воинами, павшими в битвах, а не шатался в долинах скорби.

В аду мы увидели своих богов, чьим изображениям поклонялись при жизни. Вы догадываетесь, что это были бесы. Мы умерли молодыми, мы любили красоту, а потому не захотели признать своими богами гнусных и злобных тварей, хотя и находились в полной их власти. Муж мой даже пытался с ними сражаться, как это делали герои саг, но, став бедной тенью, он потерял свою силу, хотя и не утратил мужества. В наказание за бунт нас швырнули в непроглядную тьму черного адского огня, и мы там долго страдали и мучились, но по-прежнему не расставались.

Так, в страшных муках прошли долгие, долгие годы. Но однажды тьма преисподней рассеялась: явился Иоанн Креститель и начал проповедовать Христа.[11] Он был огражден Божией Благодатью, и бесы не осмеливались к нему приблизиться и помешать. Он говорил, что Христос-Спаситель скоро спустится в ад и спасет всех, кто в Него уверует и пойдет за Ним. Но для этого надо заранее покаяться в грехах и креститься. Он объяснил, что такое грех и почему он неугоден Богу, а покончившим с собой грозно объявил, что самоубийство — вовсе не подвиг мужества, а преступление против Бога. Многие ему поверили и обрели надежду на спасение, в том числе и я. Мы горько каялись в своих грехах и получили от Иоанна Крестителя их отпущение. Потом он крестил нас, и наши слезы были вместо воды.

А мой бедный муж все стенал о недоступной Валгалле и никак не мог справиться со своим отчаянием. Но друг с другом мы не расставались.

И вот пришло назначенное Творцом время, и в ад спустился Спаситель.[12] Он разогнал бесов, как мошкару, и благословил всех крестившихся и даже тех, кто креститься не успел, но уверовал, увидев Его. Однако некоторые души упрямо отворачивались от Христа, и в том числе мой муж.

Спаситель повел всех нас к выходу из ада: и какой же это был длинный хоровод теней!

Мы шли и шли, тьма отступала, и наконец впереди показались первые лучи солнца. Я тянула мужа за собой, но он вырвал свою руку из моей руки и остался в аду: он не мог смириться с тем, что его, прославленного воителя, хочет спасти женщина, пусть даже любимая жена. И мы расстались, и с тех пор прошло почти две тысячи лет.

Попав в Рай, я спросила у Христа Спасителя, может ли еще спастись мой муж? Он велел мне ждать последнего Суда и надеяться. И тогда я просила Господа позволить мне ждать моего мужа на самой границе Рая, чтобы он, если будет помилован и придет сюда, не прошел мимо меня, чтобы не потерялись мы еще раз. И Господь благословил меня ждать его здесь, в этой долине. Вот я и жду.

Мы были первыми насельниками Рая после изгнания Адама. Рай был прекрасен, но похож на запущенный сад. Я была рада, что здесь можно трудиться — хранить и возделывать Рай, как повелел нам Господь. В работе и молитве века шли за веками, а я все ждала, вдруг сегодня случится чудо, и мой Олаф спустится в Хрустальную долину и позовет меня:

«Встречай меня, моя Хельга! Я вернулся, и я устал. Сними с меня сапоги!» — как он всегда говорил, возвращаясь из набега.

Прошла первая тысяча лет моего пребывания здесь, и с Земли стали приходить наши первые потомки-христиане. Они уже были русскими. Все они были достойными людьми, и до сих пор никому из нашего рода не приходилось уходить в глубины ада: они посещали его, но только чтобы видеть, каких бед им удалось избежать, и они не встречали моего Олафа. Видно, он находится в таких глубинах, куда доступ им был закрыт.

И вот теперь, через две тысячи лет, я узнала, что появилась ты, и тебе предстоит отправиться отсюда в преисподнюю. Я посетила Долину учеников, но не застала тебя: ты куда-то улетала. Я попросила своего потомка, а твоего дедушку, чтобы он передал тебе, что я хочу с тобой встретиться. Ты догадываешься, зачем?

Это было жестоко — напоминать мне об аде и давать туда поручения с оказией. Но я решила, что это в характере варягов и мне тоже следует проявить мужество и верность кровным узам.

— Да, я понимаю, почему ты выбрала меня. Скажи мне, как я смогу узнать твоего мужа и что мне сказать ему, если я встречу его?

— Скажи ему, что я его люблю так же, как любила на Земле и в аду. Скажи ему, что мы непременно встретимся, хотя бы на Страшном суде. Еще скажи, пусть он верит, что муж и жена одно целое, и не может одна половина целого забыть другую половину.

А узнать его будет нетрудно: у него нет правого глаза, зато уцелевший глаз синее неба; на левой руке не хватает двух пальцев, мизинца и безымянного, волосы и борода косматые и рыжие, а нос перебит в двух местах. Две тысячи лет назад он все еще был одет в красный плащ с длинной прорехой на спине от удара ножом. Зовут его Олаф Краснобородый. Увидишь — узнаешь сразу, он один такой!

Сказав все, что хотела, Ольга поднялась.

— Хочешь, — сказала она, — я покажу тебе цветок, который я приготовила в подарок Всецарице? Может, ты поможешь мне его закончить.

— Да что я умею! Я в жизни ничего путного не сотворила, вся она ушла, как теперь выяснилось, на пустословие и пустоделание, я даже любить не научилась… А кто это — Всецарица?

— Что за странный ребенок появился к концу нашего рода, не знает небесного чина Божией Матери!

— Ну, так бы и сказали: Божию Матерь я, конечно, знаю, но без чинов.

Подарком оказался цветок, растущий в горшке из розоватого кварца, чем-то похожий на земной ландыш, но с более крупными цветами, прозрачными и слегка перламутровыми — не белизна, а только тень белизны. Его изогнутый стебель чуть покачивался, бубенчики звенели.

— Как тебе нравится запах? — спросила Ольга, и в ее голосе прозвучала озабоченность.

Аромат цветка был упоительно тонок, запах земных ландышей свежим майским утром в сравнении с ним показался бы грубой парфюмерией.

— Ну,