— Да, действительно, — откровенно признался Вернер. — Я возмущаюсь, а как же иначе. — Он заметно расстроился. — Тебе трудно угодить. Что ты на меня так нападаешь? Я просто рассказываю о своей жизни.

Они прошли картофельное поле и спустились на прибрежный луг.

— Смотри, какой тополь, — сказала бабушка, чтобы переменить тему. — Он пустил побеги, видишь. Один наш друг привез настоящий лебединый помет из Лапландии, поэтому тополь так хорошо прижился.

— Да, побеги, — повторил Вернер. Он помолчал минуту и сказал: — Должно быть, для тебя большое утешение жить с внучкой.

— Перестань, — перебила его бабушка, — перестань всюду искать второй смысл, это устарело. Я говорю только о побегах, при чем тут внучка? Почему ты никогда не скажешь прямо, не назовешь вещи своими именами, ты что, боишься?

— Ax, мой дорогой старый друг, — только и сказал в ответ Вернер с грустью в голосе.

— Извини, — сказала бабушка, — считай, что это комплимент, я хочу показать, что воспринимаю твои слова серьезно.

— А это, конечно, требует усилий? — мягко заметил Вернер. — Будь все же немного поосторожней со своими комплиментами.

— Ты прав, — согласилась бабушка. Они брели по мысу, храня мирное молчание. Наконец он сказал:

— Раньше ты никогда не говорила о лошадиных силах или удобрениях.

— Раньше я не знала, что такие вещи тоже могут быть интересными, а оказывается, могут.

— А вот о своем, личном, обычно не говорят, — заметил Вернер.

— Вероятно, о самом важном, — сказала бабушка и остановилась, чтобы немного подумать. — Во всяком случае, теперь об этом говорят меньше, чем раньше. Может быть, потому что главное уже сказано. А может быть, в таких разговорах просто не видят смысла или не чувствуют себя вправе их заводить.

Вернер промолчал.

— У тебя есть спички? — спросила она.

Он зажег ей сигарету, и они повернули к дому.

Ветер так и не поднялся.

— Эта лодка не моя, — сказал он.

— Понимаю. Со свиной-то кожей. Ты одолжил ее?

— Просто взял, — ответил Вернер. — Взял лодку и удрал потихоньку. Очень неприятно, когда тебе шагу не дают ступить.

— Но тебе ведь всего семьдесят пять! Неужели ты не можешь делать то, что тебе хочется? — удивленно воскликнула она.

Вернер сказал:

— Это не так-то легко, нужно считаться с другими. Все-таки они за меня отвечают. А я в конце концов только путаюсь под ногами.

Бабушка остановилась. Подцепив палкой кусок мха, она воткнула его на место и пошла дальше.

— Иногда мне бывает очень горько, — продолжил Вернер. — Вот ты сказала, что человек не должен говорить о самом важном, а я сейчас именно это и делаю. Я сегодня все время говорю что-то не то.

Вечернее солнце окрасило море в желтый цвет, было по-прежнему тихо.

— Можно я покурю? — спросил он. Она ответила:

— Сделай одолжение, дорогой друг.

Вернер зажег маленькую сигару. Потом сказал:

— Сейчас так много говорят о хобби. Знаешь, что это такое — хобби?

— Знаю, у человека должно быть какое-то увлечение.

— Ну да, собирают всякие штуки, — продолжал Вернер. — По-моему, это глупо. Я бы хотел не собирать, а делать что-нибудь своими руками, понимаешь, но я не слишком-то ловок.

— Ты можешь что-нибудь выращивать.

— И ты туда же! — воскликнул Вернер. — Ты говоришь совсем как они: посади что-нибудь и наблюдай, как растет. Я бы, может, так и сделал, если бы они мне об этом не твердили.

— Тут ты совершенно прав, — сказала бабушка. — Нужно выбрать самому.

Они принесли его корзину и куртку и стали прощаться. Бабушка предложила рюмочку хереса на дорогу, но Вернер сознался, что этот напиток он никогда не любил и покупает его только потому, что он связан с их общими воспоминаниями, которые ему очень дороги.

— Мне тоже, — искренне сказала бабушка. — Бери курс на Хестхеллер, там всю дорогу глубоко. И попытайся найти способ их обмануть.

Вернер ответил:

— Попытаюсь. Обещаю тебе.

Он завел мотор и взял прямой курс.

— Кого он должен обмануть? — спросила София.

— Родственников, — ответила бабушка. — Надоедливых родственников. Они все время диктуют, что ему следует делать, не спросив, хочется ему этого или нет, и поэтому он потерял всякую охоту к чему бы то ни было.

— Это ужасно! — воскликнула София. — У нас так никогда не будет!

— Нет. Никогда! — ответила бабушка.

В одно лето, совершенно неожиданно, София стала бояться всякой мелкой живности, причем чем меньше была какая-нибудь козявка, тем больше она ее боялась. Раньше с Софией такого никогда не случалось. С того самого момента, когда она поймала своего первого паука и посадила его в спичечный коробок, чтобы приручить, все летние месяцы напролет она возилась с гусеницами, головастиками, червяками, летучими мышами и прочими не поддающимися дрессировке тварями, обхаживая их, как только можно, и в конце концов выпуская на свободу. Теперь все было не так. София осторожно и боязливо ступала по земле, высматривая всяких ползучих козявок. Она боялась всего: кустов, прибрежной травы, дождевой воды — эти бесчисленные существа кишели всюду, они попадались даже между страницами книги, сплющенные и бездыханные. Живые или уже мертвые, растерзанные или раздавленные, они преследуют человека всю жизнь. Бабушка попробовала было поговорить с Софией, но не добилась от нее ничего вразумительного. А когда не понимаешь, в чем дело, очень трудно помочь.

Однажды утром на остров привезли луковицы новых цветов, их должны были посадить под окном бабушкиной комнаты. София воткнула лопату в землю, чтобы вырыть ямку, и острым краем рассекла червяка как раз посередине: обе половины извивались на черной земле. София бросила лопату, попятилась к стене дома и громко заплакала.

— Они вырастут снова, — сказала бабушка. — Правда. Они вырастут снова. В этом нет ничего страшного, поверь мне.

Сажая луковицы, бабушка продолжала рассказывать о червях, София успокоилась, но все еще была очень бледна. Она молча села на крыльцо, подтянув колени к подбородку.

— Мне кажется, — сказала бабушка, — мне кажется, что никто еще по-настоящему не интересовался червями. Потому что если бы они действительно были кому-нибудь интересны, то о них написали бы книгу.

Вечером София спросила у бабушки, как пишется слово «некоторые» — через «а» или через «о».

— Через «о», — ответила бабушка.

— Ничего не получится с этой книгой, — сердито сказала София. — Невозможно сосредоточиться, когда на каждом слове спотыкаешься о правописание, из-за этого я успеваю забыть, о чем пишу, чепуха какая-то!