— Значит, проблема вполне определенная и предметная? — спросил с надеждой в голосе завкафедрой.

— Разумеется! Где омнископ? Кто-нибудь пытался с ними связаться?

— Значит, это не моя сфера, — заключил завкафедрой беспредметных изысканий, поспешно отступая. — Прошу прощения. С радостью помог бы, но вижу, вы сейчас заняты. Уж извините.

Судя по всему, все до единого драконы одновременно изрыгнули пламя. Ринсвинд попробовал скосить глаза. Похоже, его глазные яблоки пребывали сейчас где-то в районе затылка.

Леонард без чувств обмяк на соседнем кресле. Моркоу, вероятно, валялся под кучей обломков в противоположном конце кабины.

Орангутан, судя по зловещему скрипу и запаху, цеплялся за спинку Ринсвиндова кресла.

Когда Ринсвинду, наконец, удалось повернуть голову и посмотреть в иллюминатор, он обнаружил, что один из отсеков, где помещались драконы, воспламенился. И неудивительно — изрыгаемое драконами пламя было почти белого цвета.

Леонард говорил что-то… Ринсвинд прищурился, пытаясь разглядеть рычаги сквозь красную пелену. «Если придется сбросить всех драконов, — говорил Леонард, — то…» То что? За какой рычаг дергать?

На самом деле в такие моменты выбор очевиден.

Ринсвинд, глаза которого почти ничего не видели, а барабанные перепонки буквально разрывались от воплей корабля, потянул первый попавшийся рычаг, до которого только смог дотянуться.

«Я не могу описать это в саге, — думал менестрель. — Никто мне не поверит. Никто просто не поверит в такое…»

— Можете мне довериться, — сказал Злобный Гарри, окидывая критическим взглядом Орду. — Ну, то есть доверять мне, конечно, нельзя, тут я полностью согласен, но для меня это дело чести, понимаете? В общем, доверьтесь. У нас все получится. Готов поспорить, даже боги не знают всех богов.

— С этими крыльями я чувствую себя полным идиотом, — пожаловался Калеб.

— Имей совесть, госпожа Макгарри отлично поработала над ними, — перебил его Злобный Гарри. — И из тебя получился отличный бог любви. Правда, какой именно любви, лучше не уточнять. А ты?..

— Я — бог рыбы, — сказал Коэн, который весь облепился чешуей, а из головы одного из своих последних противников сделал некое подобие шлема.

Злобный Гарри попытался сделать вдох.

— Отлично, отлично, бог очень старой рыбы. А ты, Маздам?..

— Бог, черти меня раздери, сквернословия, — твердо заявил Маздам Дикий.

— Э-э… Вполне может сработать, — встрял менестрель, увидев, что Злобный Гарри нахмурился. — В конце концов, есть ведь музы танца, музы пения. Есть даже муза эротической поэзии…

— О, это легче легкого, — небрежно бросил Маздам, — Жила-была одна девчонка. И дело было в Щеботане. А как она брала за…

— Хорошо, хорошо, достаточно. А ты, Хэмиш?

— Бог вещей, — сказал Хэмиш.

— Каких?

Хэмиш пожал плечами. Столь преклонного возраста ему удалось достичь главным образом потому, что он старался не перегружать свое воображение.

— Всяких, — ответил он. — К примеру, потерянных. Которые всюду валяются.

Серебряная Орда устремила взгляды на менестреля, который, немного подумав, кивнул.

— Сойдет, — сказал он.

Злобный Гарри подошел к Малышу Вилли.

— Вилли, а зачем тебе помидор на макушке и морковка в ухе?

Малыш Вилли гордо улыбнулся.

— Тебе понравится, — пообещал он. — Я — бог фиговосебячувствующих.

— И такие бывают, — поддержал менестрель, прежде чем Злобный Гарри успел возразить. — Несколько тысяч лет назад в Анк-Морпорке была богиня Тошнотия. Так вот, принести дар Тошнотии означало…

— Послушай, смени тему, а? — проворчал Коэн.

— Кстати, Гарри, а кем будешь ты? — спросил Вилли.

— Я? Э… Я буду темным богом, — сказал Злобный Гарри. — Таких богов хоть пруд пруди…

— Эй, ты не говорил, что мы можем быть демоническими богами, — перебил его Калеб. — Мне тоже не больно-то хочется изображать из себя ангелочка-шмангелочка!

— Если бы я это сказал, вы бы все захотели стать демонами, — заметил Гарри. — И мы ругались бы несколько дней кряду. Кроме того, появись сразу целая толпа темных богов, настоящие боги мгновенно учуяли бы подвох.

— А госпожа Макгарри ничего с собой не сделала, — нажаловался Маздам.

— Я подумала, если позаимствовать шлем Злобного Гарри, я вполне сойду за валькирию, — ответила Вена.

— Толковая мысль, — одобрил Злобный Гарри. — Наверняка валькирий тут хоть отбавляй.

— А самому Гарри шлем не понадобится, потому что буквально через минуту он пожалуется на острую боль в ноге, в спине или еще где и скажет, что не сможет пойти с нами, — небрежно заметил Коэн. — Потому что он нас предал. Верно, Гарри?

Игра становилась все более увлекательной. За ней следили почти все боги. Боги любят повеселиться, хотя следует отметить, их чувство юмора не отличается утонченностью.

— Вряд ли они смогут что-либо нам сделать, — сказал Слепой Ио, самый главный из богов.

— Ха, — откликнулся Рок, передавая стакан с костями. — Будь они настолько умными, то не стали бы героями.

Загремели кости, одна из них взлетела над доской и, зависнув в воздухе, принялась вращаться — все быстрее и быстрее. Наконец, она совсем исчезла, оставив после себя облачко кремовой пыли.

— Кто-то выбросил неопределенность, — заметил Рок и посмотрел вдоль стола. — А, Госпожа…

— Господин, — поклонилась Госпожа.

Ее имя никогда не произносили, хотя все его знали. Ведь произнести ее имя вслух означало моментально лишиться ее благословения. Несмотря на то, что у Госпожи было очень мало настоящих почитателей, она тем не менее была одной из самых могущественных богинь на Плоском мире, ведь в душе своей почти каждый человек надеялся и верил в то, что, гм, Госпожа существует.

— И каков будет твой ход, дорогуша? — спросил Ио.

— Я его уже сделала, — ответила Госпожа. — Просто я бросила кости туда, где вам их не видно.

— Отлично. Люблю сложные задачки, — кивнул Ио. — В таком случае…

— Э-э, у меня тут одна идейка возникла… — вкрадчиво сообщил Рок.

— Какая же?

— Они выдают себя за богов, — сказал Рок. — Предлагаю именно так их и воспринимать.

— То ефть… фферьеф? — удивился Оффлер.

— До определенного момента. До определенного момента.

— И до какого именно? — уточнила Госпожа.

— Пока это не начнет утомлять, мадам.

На бескрайних равнинах Очудноземья живет племя н'туитиф — единственный народ в мире, полностью лишенный воображения.