После той встречи прошло где-то полгода, и мы увиделись еще раз. Тогда, на детской площадке, мы обменялись телефонами, и через некоторое время они позвонили, предложили встретиться.

Мы сидели в ресторане за бокалом вина с отцом мальчика в ожидании мамы, которая должна была подойти чуть позже.

— Знаете, с Джастином произошла интересная метаморфоза, — начал он. — Через некоторое время после нашей с вами встречи мне нужно было снова уезжать. Мы запустили новый проект, закупили оборудование по очистке питьевой воды и должны были провести там несколько недель, чтобы обучить местных жителей в деревнях пользоваться не самой сложной, но все же техникой. Джастин знал о моих приготовлениях — я и до этого неоднократно туда летал, но раньше он никогда не интересовался своим прошлым и своим происхождением. И вдруг очень активно и очень настойчиво начал просить меня взять его с собой. О, вот и моя жена!

К нашему столу уже спешила мама Джастина.

— Я рассказываю, как Джастин попросил меня взять его с собой. Помнишь, да?

— Ой, знаете, — вступила она в разговор, — я была категорически против. Категорически! Даже слушать ничего не хотела. Зачем ему это видеть? Какой смысл? У мужа работа такая — это понятно. Но ребенку-то зачем? Нет, у него сделаны все специальные прививки. Дело не в этом. Просто к чему? Но Джастин проявил невероятное упорство. И сказал фразу, от которой мы оба просто обалдели: «Я там родился и хочу посмотреть на свою страну сейчас, когда я уже взрослый. Хочу понять, как там живут». Взрослый он, понимаете! Мы долго думали, решали, как бы это сделать, чтоб не в ущерб школе и вообще. Но…

— Но мы привыкли уважать мнение своих детей, — это уже снова отец. — И мы поехали. Джастин должен был провести со мной там неделю. Потом мой коллега должен был вернуть его домой, а я — остаться в стране еще на определенный срок. Приехали. В то место, где я его забрал, где приют этот был, попали не сразу. Поездили еще по стране. Джастин смотрел на все широко распахнутыми глазами. Он ведь не помнит Африку такой. То есть помнит, но не в таких подробностях. Ужасался, конечно, нищете и грязи, но как-то… тихо, что ли. Про себя. А потом мы приехали в этот приют.

И тут его прорвало! Днем он еще крепился. Мы привезли детям игрушек, продукты всякие. Плюс у нас еще было оборудование с собой. Директор там остался тот же. Он помнит Джастина. Джастин ходил по комнатам, пытался общаться с детьми. Улыбался, играл. На немецком ему говорить уже намного легче, но он виду не подавал. Днем.

Помолчал. Жена тихонько погладила его по руке.

— А там как раз еще канализацию прорвало, простите, не к столу будет сказано. Вонь стоит дикая. Нет, там рабочие с утра копошились, но все равно. И мухи эти жуткие. И еда у них там — не приведи господи! То есть лучше так, чем вообще никак, но все же. Джастин походил-походил вокруг, но есть не стал, хотя ему и предлагали… Вечером мы уехали в гостиницу. И он как начал рыдать… Полчаса я не мог из него вытрясти ни слова. «Что случилось, сынок?» — спрашиваю. А он…

— А он, представляете, когда успокоился, сначала мужу рассказал, а потом мне позвонил, переполошил. Повторил все слово в слово. У меня поддержки искал. «Мама, — говорит, — как же страшно! Это же неправильно, что я с Оливией и Лукасом и с вами в Германии, а они — здесь, с мухами. Они же ничем не заслужили такого». «Мама, — говорит, — представляешь, они таких карандашей, как у меня, никогда не видели. И фломастеров светящихся… И ручки у них все шершавые. Когда за руку здороваешься — сразу чувствуешь. И глаза у многих слезятся». Почему-то мне эта его фраза о ручках запомнилась.

У женщины слегка задрожали губы.

— Давайте я вам дальше расскажу, — перехватил разговор муж. — Он начал меня уговаривать… «А давай возьмем с собой еще детей. Вот смотри, у Макса с Викторией всего двое детей. Они же тоже могут взять мальчика или девочку? А у Кристины и Петера — только одна дочка. Значит, они могут взять двух. А у…» Я никогда не видел своего ребенка таким серьезным. Он сосредоточенно перебирал всех наших знакомых и прикидывал, кому сколько детей подойдет. Я ему начал объяснять, что это не так просто. Что усыновление — штука сложная, дорогая, долгая, и вообще. Что это наши знакомые должны принимать решение, и не нам судить, у кого и сколько детей должно быть. Но попробуйте это объяснить человеку, который живет на земле всего первый десяток лет!

Оставшиеся два дня Джастин был удивительно суровым. И очень мало улыбался. Тогда я ему предложил такой вариант. «Мы и так помогаем этому приюту, правильно? Даем деньги приюту вообще. Но тебе этого кажется мало. Давай выберем еще конкретно нескольких деток и оформим над ними шефство».

И он — представляете, он сам! — мне говорит: «Папа, а как же их выбирать? По красоте, что ли?» Иногда дети такие вещи говорят, что мороз по коже. Тем не менее мне пришлось ему объяснить, что всем в этом мире помочь невозможно, что все равно нужно делать некий выбор. И если мы возьмем шефство над двумя детьми, и Кристина с Петером, и Макс с Викторией, то будет уже здорово. На том и сторговались.

Мы взяли под крыло еще двоих детей, и еще несколько наших знакомых пар тоже — с подачи Джастина. Он самолично им рассказывал, что и как, показывал фотографии оттуда. Знаете, этих организаций, предлагающих патронаж, много. Но все равно недостаточно на всех. На ту смешную, по нашим меркам, сумму, которую мы ежемесячно переводим туда, ребенок может нормально учиться. Джастин счастлив. Это его собственный проект. Его собственный вклад…

Вот такая семейная пара. Это самые обычные немцы. Не слишком богатые, не имеющие огромных вилл и многомиллионных вкладов на счетах. Самый обычный средний класс.

Мне кажется, в какой-то степени эта история поможет разрушить некоторые стереотипы о Германии и немцах, курсирующие в средствах массовой информации и передающиеся из уст в уста.

И тем не менее некоторые стереотипы имеют под собой совершенно реальную основу.

Давайте поговорим с вами о немецкой бюрократической системе. Эта глава будет предельно короткой и практически лишенной лирических отступлений. О бюрократах — или хорошо, или по делу.

Информация, представленная ниже, пригодится в равной степени и тем, кто, приехав в Германию по студенческой визе, столкнулся с проблемами в ведомстве по делам иностранцев, тем, кто, устроившись по контракту на пару лет, не смог правильно урегулировать вопросы пенсионных отчислений, и тем, кто решился навсегда покинуть родину и начать все с нуля в новой стране.

Бюрократические законы универсальны для всех.

Считается, что Германия — это страна идеального порядка. Так ли это? Безусловно, чисто визуально порядка в Германии несоизмеримо больше, чем, пожалуй, в любой другой европейской стране. Только у этого явления есть и оборотная сторона. Порядок же должен кем-то обеспечиваться, ведь так? Кто-то должен его регулировать, проводить учет и контроль… Для этого существуют чиновники. Существуют они в любой стране, без исключения. Другое дело, что в Германии…